Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

На пол с мальчика капала грязь, отваливались струпья обгоревшей кожи. Лицо больше походило на маску из расплавленного и застывшего воска, слепленную самим Данилкой.

– Вместо молочных коренные вырастут. Я по тебе так соскучился!

– Я по тебе тофе! Мы будем играть, па? Или ты занят? Знаеф, я, кафется, твой подарок потерял…

– Поиграем, конечно. А часы у меня. Ты прости, я тебя больше никогда не буду ругать. Прости меня за все.

– Профяю, па.

Они обнялись, и Витя вдохнул запах тлена, мокрой земли и застарелой гари. Родной запах сынишки перебил сладковатую вонь. Поверх плеча сына он увидел расширившиеся глаза и приоткрытый рот соседа. На нижней губе, как приклеенная, держалась незажженная сигарета. Витя кивнул мужику и закрыл дверь.

Возможно, потом он закажет Алину. Несмотря на разногласия, Витя найдет с женой общий язык, ведь нельзя лишать ребенка мамы. Может быть, он ее даже простит.

– Голодный? Там твои шоколадные шарики остались.

Оставляя черные следы, Даня пошлепал в кухню и взгромоздился на стул. Газовая конфорка не горела, кухню заливал мертвый свет. Витя открыл дверцу шкафа, из сумрака на него глянул Квики. Витя достал коробку с готовым завтраком и протянул ладонь к выключателю.

Раздался щелчок, а следом гулкое «пвуу-ух!». Огненная вспышка залила квартиру, расталкивая стены, связывая отца и сына навсегда.

Дверь в кабинет приоткрылась, и внутрь сунулась самодовольная физиономия дежурного следователя.

– Ничего, что я без стука? Знаешь, надеялся, что ты тут голая…

Алина выжидающе уставилась на коллегу. Тот, поймав ее взгляд, поспешил поднять руки над головой в дурашливо-примирительном жесте.

– Просто пошутил.

– Ладно, Петрушин, проехали. Говори, зачем пришел.

В иных обстоятельствах Алина не преминула бы высказать все, что думает о подобных шутках и тех, кто считает их смешными. Сейчас же с удивлением обнаружила, что вместе с раздражением испытывает нечто вроде признательности к шутнику. Возвращаясь к службе практически сразу после похорон сына, она рассчитывала, что работа хоть как-то поможет справиться с горем, но пока каждая скорбная мина, каждое выражение сожаления из уст коллег – неважно, дежурное или абсолютно искреннее – лишь снова и снова возвращали ее к мыслям о потере. Петрушин же, конечно, вел себя как мудак, но он вел себя как всегда, как раньше. После целого дня непрерывных понимающих взглядов, косноязычных соболезнований и неуклюжих попыток подбодрить Алине будто бы дали глотнуть воздуха из того времени, когда Сашка был еще жив. Да, солдафонский юмор этого глотка пованивал, но сочувствие, щедро пропитавшее сегодняшний воздух, невыносимо жгло легкие при каждом вдохе.

– Ты домой-то собираешься? Я тут вот что подумал, тебе ведь в сторону Автозавода надо? – Петрушин с ходу взял быка за рога. – А у меня как раз покойник в том районе нарисовался, на Красных Строителей, суицид. Это мне надо будет туда, потом обратно в контору – дежурство сдавать, а после – к себе на другой конец города, отсыпаться. Тебе же, получается, все равно по пути. Ну, подумаешь, на пару часиков позже дома будешь. Зато на работу завтра сможешь хоть к обеду явиться, скажешь, следственные действия по сто десятой проводила. К тебе начальство докапываться не станет. Выручишь?

С первых слов угадав, о чем пойдет речь, Алина сразу решила, что не станет заставлять себя упрашивать.

– Уговорил, красноречивый. Будешь должен.

– Это само собой, – Петрушин посерьезнел и добавил: —Ты только не думай, что я чурбан бесчувственный, я все понимаю. Просто не очень умею нужные слова подбирать. Для соболезнований.

– Тс-с. Не порть момент.

Служебную машину пришлось подождать – еще не зная, получится ли скинуть выезд на кого-нибудь или придется ехать самому, Петрушин отправил ее за экспертами.

Наконец микроавтобус подъехал и Алина загрузилась в салон. И медик, и криминалист были из новеньких, по крайней мере прежде, до перерыва в работе, следователь их не встречала. Общих тем для обсуждения с Алиной у них не было, поэтому всю дорогу до места происшествия в машине царило молчание. Правда, водитель все порывался рассказать какой-то анекдот, но каждый раз спохватывался, что в салоне дама.

На месте их уже ждал участковый с двумя понятыми – соседками жертвы.

– С прошлой ночи лежит. Зрелище не для слабонервных, – на всякий случай предупредил участковый, пуская приехавших в квартиру. Алина приняла сказанное на свой счет и в ответ бросила на полицейского испепеляющий взгляд.

Тот, впрочем, никого не хотел оскорбить, просто старался быть максимально честным. Взглянуть на покойного и поверить, что человек способен сотворить с собой такое сам, было решительно невозможно.

– Еще один, – мрачно заключил судмедэксперт. И пояснил, увидев немой вопрос в глазах следователя: – Самоубийца с фантазией. Эпидемия какая-то прямо. Неужели не слышали ничего?

Алина не стала объяснять, что последние пару лет ей было некогда следить за хроникой происшествий.

– Меня долго не было в городе, – соврала она.

– Ну, смотрите. Самоубийца обычно выбирает быстрый и наименее болезненный способ. Еще бывает, себя случайно убивают в процессе, так сказать, получения извращенного удовольствия. А тут люди будто специально стремятся причинить себе максимальные страдания.

– И много таких?

– Хватает, – подключился к беседе криминалист. – На прошлой неделе отец семейства после похорон матери с катушек слетел: жену с ребенком зарубил, а перед этим – глаза им выдавил. Пальцами. Потом эти пальцы ящиком кухонного стола себе в мясо размозжил – кости буквально в порошок смолол, превратив кисти рук в культяшки. И этими культяшками влил в себя раствор каустика. Но сегодняшний товарищ его, конечно, превзошел.

– Этот хотя бы никого с собой не утащил, – возразила Алина.

– Просто жил один. Некого было, – судмедэксперт вздохнул. – Ну что, протокол писать будем или продолжим светскую беседу?

Алина достала из папки «болванку» протокола.

– Формальную часть я потом добавлю, давайте сразу к осмотру перейдем, чтобы понятых отпустить, – пояснила она и принялась писать под диктовку эксперта:

– Труп мужчины примерно сорока – сорока пяти лет лежит на животе лицом вниз. Уши отделены от головы. Левая рука согнута в локте и слегка откинута в сторону. Кисть руки до запястья полностью скальпирована…

Алина записывала, и перед ее глазами в подробностях вставала картина происшедшего. Мужчина вышел ночью на кухню, будто бы перекусить, но вместо этого взял нож и стал методично себя резать. Где-то снимал только кожу, где-то погружал лезвие глубже, с хирургической точностью обходя крупные кровеносные сосуды, повредив которые, можно быстро истечь кровью, прекратив тем самым свои мучения.