Александр Матюхин - Страшная общага [litres]

Вышел из Апрашки, мечтая найти воды – побольше, окунуться в нее и пить, пока не лопнет желудок. Но не было денег, не было воспоминаний о прошлом, он не знал, куда идет и куда вообще должен идти.

Когда шагать стало невмоготу, Ярик увидел пустырь, куски старого синего забора, пыльные тропинки, кляксы от костров и мусор, а потом – Старую Общагу. Несмотря на то что ее там не должно было быть, Общага смотрелась уместно. Во всяком случае, у Ярика не было никаких сомнений в том, что она построена именно там, где нужно.

Он постучался в дверь, вежливо, хотя непонятно для чего. Дверь приоткрылась, изнутри дыхнуло спасительной прохладой. Ярик перешагнул через порог и увидел вахтершу.

– Кира, – представилась она, протягивая Ярику крохотный ключ с брелоком: – Девятый этаж, семьдесят седьмой номер. Располагайтесь.

– Но я… – Ярик увидел аквариум, в котором на камешках спал большущий варан. Яркий луч света размазался по его животу. Потом увидел холл, две лестницы, коридор. Две пустые рамы для картин за стойкой регистрации.

– Вода в номере и в коридоре, кулер, – сказала Кира. У Ярика не было сомнений, что она именно вахтерша. Высокая, чуть полноватая, за тридцать – в его вкусе. – Покажите, что принесли. Мы ждем чего-нибудь оригинального.

Ярик взял ключ, отметив, что ноготки у Киры длинные, красного цвета. Стащил чехол с картинами, расстегнул. Он сразу сообразил, чего от него хотят. Хочешь попасть в нужное место – плати. Нормальные взаимоотношения в общем-то.

Кира склонилась над холстами, рассматривала. Ярик не помнил, когда рисовал эти картины. Почерк был его, стиль тоже, узнаваемые оттенки и любимые приемы. Но замысел, интонации, перспективу не помнил абсолютно. Все тот же провал в памяти.

– Вот эту, если позволите, – Кира ткнула в холст, где был изображен Большеохтинский мост, похожий на гигантского зверя, выгнувшего огненную спину. Рисовал ночью, в всполохах огня. – И вот эту.

С холста в туманную неизвестность перекинулся Благовещенский мост. Тоже была ночь, тоже где-то что-то горело, и язычки пламени отражались в ряби воды.

– Я пойду? – Ярик запихнул остальные рисунки обратно в чехол.

– Конечно. Правила обитания в Общаге почитаете – на столе есть буклет. Хорошо вам возродиться.

Странная вахтерша, казалось, полностью увлеклась картинами и больше не обращала на Ярика внимания. Он поднялся на девятый этаж, мимолетно вспоминая, что этажей с улицы было явно не больше семи. Но ничто не удивляло. Казалось, так и должно быть.

Он быстро нашел номер семьдесят семь, но сначала выпил три или четыре стаканчика ледяной, до одури, воды из кулера в коридоре. Только потом ввалился в тесную каморку, где все пространство занимали одноместная кровать, тумбочка, узкий шкаф и книжная полка. На стенах аккуратно висели рамы под картины. Они были разных размеров, сделанные из разных материалов – дерево, дешевый пластик, ДСП. Ярик сразу понял, какие его картины куда подойдут. Вот только не мог вспомнить, откуда эти картины у него вообще взялись в кожаном чехле за спиной.

– Это мои картины, – пробормотал он, выныривая из вязкой жары прошлого в осеннюю прохладу настоящего. Поежился от наплывов ветра, тянущегося с Фонтанки. – У меня было много картин дома. И рам. Разных. Больших и маленьких. Рама – это колодец для души. А мост – дорога между мирами.

– Ты художник, – сказала Катя. – Вспомнил что-нибудь еще? Вообще-то мы должны были прийти к твоей настоящей квартире. Так это работает.

Он остановился. Точно. Метров через сто впереди был Египетский мост. Пожалуй, единственный мост, к которому Ярик ни разу не подходил за эти годы. Почему? Потому что надо идти вот сюда, налево, мимо гостиницы, бывшей «Советской», потом еще раз налево, в проулки кирпичных пятиэтажек, под низкую арку – как с картины – в двор-колодец, и здесь дверь в подъезд, где раньше был черный вход, для прислуги, а теперь вполне себе обычный вход.

– Я вспомнил… – пробормотал он, бездумно, на интуиции, вдавливая нужные цифры на домофоне.

Сухо щелкнул замок. Ярик заторопился в темноту подъезда.

Тут никогда не горели лампы – только на третьем, самом верхнем, этаже. Пованивало. В узких пролетах лежал мусор. Но это был родной дом Ярика, его родителей, тут Ярик родился, вырос и отсюда ушел много лет назад.

Зачем ушел? Для чего? Один?

Обернулся через плечо и увидел, что Катя улыбается.

– Мне нужно выпить еще этого зелья, – возбужденно произнес он.

– Не сейчас. Вы сойдете с ума, если опустошите пузырек сразу. Выдержите паузу, хорошо?

Стало дурно, и закружилась голова. На втором этаже остановился перед дверью с косой металлической цифрой «7» над глазком. Истрепанная полоска бумажки соединяла дверь с коробкой. Голубая печать на бумажке почти выцвела. Ярик снял с шеи веревку с ключом. Испугался. Вдруг не получится. Но все, конечно же, получилось. Дверь открылась, бумажка разорвалась, изнутри квартиры вырвался знакомый и совершенно сногсшибательный запах. Этот запах, вспомнил Ярик, долгое время прятался в его одежде, в бороде и в волосах. Потом он смылся – после десятка прыжков в воду за мертвецами.

– Моя старая квартира. Это она, – пробормотал Ярик. В его голове открылась шкатулка.

– Может быть, пригласите девушку войти? – спросила из-за спины Катя. – Воняет тут ужасно.

Маленькая комната, метров десять, вытянутая, но зато с высоченными потолками и с огромным окном, из которого был виден какой-то сквер, – она безобразно была завалена картинами и рамами. Свернутые трубки бумаги валялись везде, одна на другой, выстроились пирамидой у трубы. У дверей лежали стопкой холсты с подвернутыми краями. Рамы были под подоконником, на двух табуретах вдоль стен. Ими оказался набит шкаф без дверей.

Эта квартира разительно отличалась от аккуратной и удобной комнаты Общаги. Там Ярик чувствовал себя уютно, все было на месте и к месту, а здесь – наоборот. Будто он ненароком заглянул туда, куда заглядывать не следовало. Чужая территория, чужие воспоминания, всколыхнувшиеся пылью от неосторожного прикосновения.

– Я сразу заметила, что вы немного сумасшедший, – сказала Катя, осматривая комнату. – Пойдемте на кухню, что ли?

– Зачем мы здесь? – спросил Ярик, остановившись на пороге.

Катя разворошила на кухне рулоны изрисованной бумаги, нашла стул, села на него. Осторожно отодвинула со стола маленькие (десять на двенадцать) рамочки и начала выставлять то, что собрала у Эльдара. Все эти пузырьки, баночки, обереги и медальоны.

– Чтобы выиграть время, – ответила она, не поднимая взгляда. – Всегда есть опасность, что нас выследили. Вспомнили что-нибудь еще? Уже пора.

– Что я тут жил… С женой… – Он нахмурился, роясь в памяти, как в помойке. – Марина. Неплохо жили. Я рисовал, впрочем, как и сейчас. Она лепила такие свистульки из глины, красивые. Продавала в переходе в метро.