Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

– А тут-то вы на кого собираетесь охотиться? – Спросил кавалер. – Уж, не на щеглов ли? Кто тут может водиться?

– Да полноте! – Воскликнул Бертье. – Вы что ж, слепой? Разве вы не видите, что кабаний помёт вокруг, следы дорогу пересекали раз десть. Они тут повсюду, такая земля, – он обвёл рукой, – самая кабаном любимая. А ещё волков тут много. Много.

– Да, волками этот край славиться, – согласился с ним Куртц. – Поэтому местные мужики скотину и не держат. Говорят, от неё глаз нельзя отвести, тут же волки ею полакомятся.

Кавалер никаких следов не замечал, охотник он был так себе, охота – дело господское, а не солдатское. Но слова о местных волках он уже слышал не первый раз, поэтому и сказал Бертье:

– Охотьтесь, конечно, Бертье, но за одного убитого кабана, я хочу получить две волчьих головы. Или на волков вы не охотитесь?

– Отчего же, конечно охочусь, только вот… – Он замялся. Поморщился.

Кавалер кожей почувствовал, что будет он сейчас деньги просить. Так и вышло:

– На волков охотиться я тоже не против, своя забава и в них есть, но вот без собак охотиться невозможно, особенно на волков. Да и шкуры их неплохи, в зиму очень даже неплохи шубы из них.

Вот и началось. Волкова теперь интересовало, сколько денег он попросит. Бертье и сказал:

– Денег вот только у меня нет, но вот если бы вы дали мне семь талеров, то, как раз на малую свору и хватило бы.

– Судя по деньгам, то не такая уж и малая ваша малая свора, – произнёс кавалер невесело.

– Друг мой, так сразу видно, что не знаете вы цен на собак! – Воскликнул Бертье горячо. – Семь талеров самая малая сумма, что возможна. Две суки за пять да два кобеля по монете, и то будут самые плохие собаки. Щенки будут необученные.

– Зачем же брать плохих? – Не понимал Волков.

– Так хорошие суки от десяти талеров идут. Да и не хорошие то, а средние. Хорошие, молодые трехлетки двадцать стоят. А кабели, у которых нюх выставлен и выучка есть, так тоже не меньше десяти. А если ещё и порода, стать с экстерьером добрые, то их на расплод берут, такие суки и все тридцать тянут, сорок бывает. То, что я прошу, так то за щенков.

Очень не хотелось кавалеру деньги давать на такую блажь, и он ещё раз уточнил:

– Так точно тут волки есть?

– Есть, много, – сказал Куртц. – Иной раз едешь, а они на холм взойдут и сверху смотрят на тебя, стаями ходят.

– Неужто вы не видите следов? Они же повсюду. – Горячо воскликнул Бертье. Он обвёл рукой окрестноти.

Ничего Волков не видел. Не до следов ему было всю дорогу. Любовался он пустыней, дикостью да скудостью земли, что лежала вокруг. Но, кажется, дать денег на собак придётся. Если и в правду тут волки резвятся, коровники ставить нет смысла. А без коров и сыроварне тут делать нечего. А без сыроварни и Брюнхвальд уедет отсюда.

Почему-то, Волков уже не сомневался, что Бертье, Рене и их люди уйдут, как только осмотрятся и поймут, куда он их привёл. Так пусть хоть Брюнхвальд отсеется.

– Я дам денег на собак.

– Отлично, – обрадовался Бертье, – и не пожалеет, окупятся собачки, поначалу кабанятиной и шкурами волчьим, а затем и приплодом своим. Уж вы, друг мой, не волнуйтесь, будет у вас псарня не хуже, чем у других, я сам этим займусь. – Говорил он, как бы успокаивая Волкова. – Я собак люблю даже больше, чем лошадей.

Он глядел на кавалера улыбаясь и в ожидании:

– Ну?

– Что? – Спросил тот.

– Давайте деньги, раз решились.

– Вы сейчас хотите? – Удивился Волков.

– А что тянуть, мне ж обратно в город за ними ехать! – Пояснил Бертье.

Волков вздохнул и достал их кошеля семь монет, вложил их в руку ротмистра.

– Телегу из обоза возьму и оного человека, – уже поворачивая коня, крикнул тот.

И ускакал тут же. По дороге что-то крикнул своему старшему приятелю и поехал на север.

Взрослый и разумный Рене, который, как и положено офицеру, всю дорогу ехал пред своим людьми, поглядел ему вслед и решил догнать кавалера, а догнав, спросил у него:

– Кавалер, дело к обеду идёт, люди мои на ногах с рассвета, неугодно ли вам будет дать им отдохнуть и сделать привал?

Не успел Волков ответить, его опередил Куртц:

– В том нет нужды, господа, – он поднял руку, указывая вперед, – вон за той лощиной уже Эшбахт будет. Там и остановимся.

– Прекрасно, – сказал Рене и повернул к своим людям.

– Прекрасно, – мрачно повторил Волков, глядя вперёд.

Смотрел он и не верил своим глазам. Эшбахт! Звучит как! Городские стены, башни. Ну, как минимум большое село с кирхой и замком на горизонте. На слух Эшбахт – так это город целый, а тут…

Он уставился на землемера, не перепутал ли он чего, а тот сидел и седел понурый, словно пойманный его на лжи. Словно он больного коня за доброго выдавал, а ложь раскрылась.

– Вы говорили, что двадцать дворов тут? – Наконец произнёс Волков, разглядывая покосившиеся и сгнившие от влаги лачуги.

– Так то до чумы было, – отвечал землемер, стараясь не смотреть на кавалера.

– А дома, дома тоже чума унесла? – Не понимал Волков. – Домов-то всего восемь.

– Не могу знать, куда дома делись, раньше больше было. – Отвечал землемер.

Пришёл Максимилиан и сказал:

– Мужики почти все в поле, бабы да дети в домах. Я велел за старостой послать, мальчишка побежал уже.

– Значит, есть у них пашни? – С едкостью произнёс Волков.

– Да есть, есть, я ж вам говорил и показывал на карте. – Сказал Куртц. – И немало их у вас есть!

Хотел ему Волков сказать, что он ему и про двадцать дворов говорил, да не стал. Спросил про другое:

– Думаю, что замка тут нет, ну так хоть дом тут есть? Где господа проживали раньше?

– Так вон он, – землемер повернулся в седле и указал на ближайший холм. – Там все господа и проживали.

Кавалер даже поворачиваться в ту сторону не стал. Ещё когда въезжал в сюда, заприметил большой дом из крупных сырых и старых брёвен. Уж никак он не мог подумать, что это дом его. Он его принял за старый скотный двор с большой конюшней, хлевом, овином и некогда крепкими воротами.

– Так это не овин с амбаром? Не конюшня? – Переспросил он на всякий случай.

– Так всё там: и конюшня и амбар, и хлев, и дом с печью и спальней, – говорил землемер.

Он говорил, вроде, без злобы и без ехидства, а Волкову казалось, что смеётся он, издевается.

Солдаты тем временем разбивали лагерь, кто-то платки ставил, кто-то за хворостом собирался. Рене с карпоралами взялись отсчитывать съестное на сегодня. Повара пошли за водой. Ёган и Сыч бродили по округе. Местные бабы с грудными детьми и детьми, что уже бегать могут, высыпали на улицы смотреть на прибывших, особенно они глазели на карету дорогую, здесь невиданную, и кланялись молодой госпоже. Брюнхвальд уже поехал место искать под сыроварню и дом. Все суетились. При деле были, а вот ему почему-то захотелось уехать отсюда прочь. Как глянет он на местных баб босых, замордованных, да на тощих детей, так повернуть коня охота и поехать отсюда на север, а потом на восток. В Ланн. В большой дом, в большую пастель, в перины к Брунхильде, у которой бёдра как печь горячи.