Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

Тут пришли мужик. Трое их было, одежда у всех ветхая, обуви нет, худые все. Старший из них лет на пятьдесят был. Сам уже от седины пег, костист, высок. Взгляд усталый. Нашёл глазами кавалера, поклонился ему. Двое других тоже кланялись.

– Кто старший, как звать? – Без доброты в голосе спросил Волков.

– Михаэль Мюллер меня звать, господин, – сказал пегий мужик, – я здесь староста.

– Кто мой дом пограбил? – Спросил кавалер у него сразу.

– Никто, господин, бывший господин, когда уезжал, всё забрал.

– Бывший господин? – Не верил Волков. – Неужто он и стёкла из окон вынул.

– Вынул их я, – сказал Михаэль, – но велел это сделать мне он.

Врет – не врёт, разве тут угадаешь, а допрос учинять Волков пока не хотел:

– И что, мебель тоже он забрал?

– Всё забрал, всё, – отвечал Михаэль, – вот мужики соврать не дадут. Сами ему в возы всё грузили.

Мужики согласно кивали. Мол, так и было всё.

– А отчего он уехал? – Спросил кавалер.

– От скудости, господин, – развёл руки Михаэль, – прибытков от здешней земли немного. Земля плоха. Пшеницу мы не сеем, только рожь. Скота у нас после еретиков не осталась, они весь скот побрали в прошлый приход.

– А люди где? – Спросил Волков. – Землемер говорил, у вас тут три года назад двадцать дворов было.

– Так и было, господин, больше было, так потом померло много от чумы, а те, что не померли, на юг побежали в кантоны от голода.

– А дома их где? Почему всего восемь домов осталось?

Мужики стояли, печами пожимали.

– На нужды и дрова разбирали, канальи, – сразу догадался Ёган.

– Господин, – стал просить Михаэль, – может, отпустите нас, потом поговорим, а то мы коней взяли в долг у господина барона Фезенклевера, землю вспахать.

– А у вас своих коней нет?

– Откуда, господин? Ни коней, ни коров у нас нету. Всё как еретики забрали, так и нет. Уже три года как. А то, что спрятать нам от них удалось, так всё волки порезали. Теперь из скотины на всю деревню и десяти коз не насчитаешь.

– А что ж вы пашите так поздно? – Спросил Ёган. – Яровые так месяц назад уже пахать нужно было. У вас же может не уродиться до осени.

– Так пахотная земля у нас в низине, ждали, пока вода сойдёт, чтобы зерно не погнило.

– Господин, дозвольте я с ними пойду, погляжу, что он там пашут. – Спросил Ёган.

– Коня возьми,– сказал Волков.

Он был рад сейчас, что у него есть Ёган.

Агнес рада была, что уехала. Хоть и тянуло её к господину, хоть и хотелось ей лечь с ним, но всё-таки, не могла она быть собой рядом с ним. Не чувствовала она рядом с ним воли. Так и висел над нею несгибаемый дух его. Очень был силен её господин. И манил и отталкивал одновременно. И обжила ещё, своим пренебрежением и нежеланием видеть в ней женщину.

Она выглядывала из окна кареты, чтобы увидеть бок Максимилиана. Он ей тоже нравился. Не так, конечно, как господин, господину хотелось подчиняться и быть покорной. Иногда. А вот юноша красив был. Губы нежные. Она бы их ему искусала. Да, искусает при первой возможности, до крови. Хорошо бы его тоже себе в лакеи взять, как и эту дебелую служанку Уту. И изводить его и изводить, до тех пор, пока он тоже, как и Ута не станет перед ней на коленях ползать. Она была уверена, что и его ей покорить удастся. Нет в нём той силы, что есть в господине. А вот в ней она была. Девушка всё больше в себе чувствовала эту силу. Силу что людей заставляет покоряться. Да, хорошо бы было, взять себе Максимилиана, да разве господин позволит.

– Останови карету,– крикнула Агнес, голосом твёрдым и даже гневным, испытывая юношу. Хотел видеть как быстро он будет её приказы выполнять. Ещё хотела знать, испугается ли он, а может, вздрогнет, может обозлится или досаду выкажет? Всё это было важно. Зорко следила девушка за тем, как люди слушают её, всегда в лица глядела пристально, мельчайшие изменения замечая.

И уже из этого решала, как ей продолжать разговор. Поэтому служанку не просила, сама кричала.

Юноша глянул на неё сверху и потянул вожжи. Нелегко ему было первый раз управлять каретой из четырёх коней, он заметно устал, был хмур. Не в радость ему пришлось задание это. Карета встала.

– Дверь отвори!– Рыкнула на него Агнес, глаз не отрывая от юноши.

– К чему вам?– Нехотя спросил он.– Зачем встали тут, вон дичь вокруг какая. Ехать нужно. Не случилось бы чего.

– Отвари, говорю!– Повысила голос Агнес, всё следя за ним.

Если не слезет сразу, а начнёт оговариваться, значит, не просто с ним будет.

– Да к чему вам?– И не думает он слезать с козел.

Косится на неё с неприязнью. Сидит арапником играет. Хотя, длинный хлыст намного удобнее. Думает, что с арапником он смелым выглядит.

Агнес злится про себя: Плохо, артачится, подлец, за госпожу её не чтит. Но она уже знает, как давить! Теперь ей нужно ему в глаза заглянуть. Смутить его нужно. А лучше и испугать. Она знает, как это сделать.

Никто её этому не учил. И не в книгах она это прочла. И ничего не придумывает, она просто знает. Не нужно ей придумывать. Все эти знания вытекают из её женской натуры. Прямо из сердца.

– По нужде надобно мне,– кричит Агнес со злостью, – этого ты, дурак, услышать хотел?

Он соскакивает уже расторопно, отворяет ей дверь, и откидывает ступени, чтобы сошла она.

– Руку подай,– грубо требует Агнес.

Он подаёт ей руку, нехотя. Она пытается ему в глаза заглянуть, а он голову опустил, отворачивается. Подлец.

Агнес пошла к обочине, к кустам, взбесилась и крикнула:

– За мной ступай, боюсь одна идти.

– Не пойду я,– говорит Максимилиан нагло с вызовом,– пусть служанка ваша идёт.

Наглость эта ещё больше её злит.

А Максимилиан ещё служанкой её распоряжаться вздумал, говорит Уте:

– Иди с госпожою, чего расселась?

Но та без слова госпожи дышать не станет, сидит сидмя. Глаза от страха круглые не знает, что делать.

– Иди же, со мной,– кричит Агнес и не служанке, а ему,– вдруг в кустах звери дикие.

– Да не тебе их бояться, а им тебя,– не громко говорит Максимилиан, вздыхает, но идёт следом за девицей.

А та первый раз улыбнулась незаметно. Всё же пошёл он, хоть и не хотел. Заставила.

Не пошла далеко, юбки подобрала, села прямо у дороги, за кустом. Вовсе не стесняясь молодого человека. И смотрит на него исподтишка, в надежде взгляд его поймать. Ох, как ей хотелось, чтобы он взглянул. Уж она бы нашла, что ему сказать тогда. А он нет, отвернулся, таращится вдоль дороги.

Как всё сделала, встала, платье оправила и идёт к карете, юноша рядом пошёл, и как стал он совсем близко, так Агнес, быстро, его левой рукой за шею обвивает, так, что не вырваться ему, притягивает его, что есть силы к себе, и губами своими в его губы впивается. Да только в первый миг целует и тут же кусать ему губы начинает. Да не стесняется: больно кусает, грызёт. Сначала опешил он, растерялся и не противился ей. Но потом, как больно ему стало, стал её отпихивать. А ей всё так это нравится, что она словно звереет. Ещё сильнее кусать хочет. Он голову свою от неё оторвал, отворачивается. Больше губ своих не даёт, а она одной рукой шею всё его ещё держит, а второй, от злости, что не уступает он, что не даёт своих губ больше, за чресла его схватила. Так быстро нашла, как будто сто раз до этого хватала мужчин. И сжала пальцы сильно, со злостью, с улыбкой дикой. Тут он вскрикнул, и если сдерживался раньше, тот тут уже не сдержался, пихнул её в грудь сильно, едва наземь не свалил. И как заорёт на неё: