Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

И тут же выговаривает ему высокомерно:

– Думаю, обманул ты меня, но то пусть на совести твоей будет.

– Госпожа, – возмутился тот, – как же обманул, цену дал я вам отличную!

Она повернулась и пошла, его не слушая больше, а он следом пошёл и всё говорил и говорил:

– Отличную цену дал, никто другой вам такой цены не даст. Гульден ваш не нов, от прежнего веса не всё осталось. А я не поскупился. Не считайте меня мошенником. Поглядите, золото ваше стёрлось от старости…

И тут он ладонь свою поднял, чтобы убедиться в словах своих, чтобы ещё раз посмотреть монету… А монеты в руке и нет! Глаза его непонимающие круглы стали от удивления. Ничего он не понимает. Идёт, губами шевелит, словно считает он что-то. Шепчет о чём-то.

А Агнес идёт к карете, его не слушает. Шаг ускорила.

А он следом удивлённый спешит и говорит:

– Позвольте, молодая госпожа, а где же деньги ваши?

А она молчит, лица к нему не воротит, к карете спешит, до неё уже немного осталось. Игнатий уже с козел спрыгнул, дверь ей распахивает и ждёт, а меняла тут и заорал, указывая на Агнес перстом:

– Так то наваждение! То обман! Ведьмин промысел! Так вы ведьма!

Уж в этом городе люди про ведьм наслышаны были, уж в Хоккенхайме про ведьм знали. И меняла тоже знал.

Поэтому орал он так, что все, кто на площади были, разговоры прекратили, к ним повернулись. И некоторые поближе подойти решились.

– Ведьма! – Продолжа орать меняла, всё ещё тыча в её сторону пальцем.

Агнес дышала тяжело, видела, как все смотрят на неё. По ногам девушки страх оковами пополз. Но она с духом собралась, лицо к нему повернула: а оно черно как туча, и глаза на нём горят алым. И зашипела ему по-кошачьи в его круглю морду:

– Пшёл, пёс, не тронь меня. Прокляну, так язвами изойдёшь.

И отшатнулся меняла огромный от девочки маленькой и хрупкой, отшатнулся, словно дьявола увидал. Но орать не перестал, ещё громче заорал:

– Хватайте её, ведьма это. Ведьма!

А до кареты ей пять шагов осталось. Уже видит она испуганные глаза служанки своей.

И тут один муж, что при оружии был, из-за кареты выходит, и Агнес под локоть берёт:

– А ну-ка, постойте, госпожа.

И тут Агнес растерялась. Подняла глаза на этого человека и замерла. То, видно, стражник был, и не из простых, а из офицеров.

Голос у него строгий, глаз недобрый и страха в нём нет. Держит её локоть крепко. Так крепко, что у девушки ноги ослабли, так крепко, что перепугалась она. И вся та сила её, которой Агнес кичилась, в раз и пропала.

– Кто вы такая? – Спрашивает строгий муж. – Отвечайте немедля.

А сам оглядывает её с головы до ног, думает, откуда она такая взялась. Да ещё на карете, которую в городе все знали.

Не успела Агнес ему ответить, не нашлась, что сказать, стояла перепуганная, так перепугана была, что и не поняла, что дальше произошло. Шло всё странно, как будто медленный сон она смотрела.

Не видела Агнес, как тесак кучера её, Игнатия, распорол руку того господина, что держал её. Как заорал он, заливая кровью городскую мостовую и девушку выпуская. Не видела она, как Ута, служанка её, схватила её за руки и чуть не волоком втащила в карету, захлопнула за ней дверцу. Не слышал она, как хлопнул бич, как свистит Игнатий и как кричит он лошадям:

– А ну выручайте, квёлые.

Как орут мужи важные на площади, требуют догнать карету, как бегут к ним люди злые, как летит карета по улицам, распугивая горожан, всего этого не видела она и не слышала. А слышала она только крик менялы страшный: «Хватайте её, ведьма это. Ведьма!»

«Хватайте её, ведьма это. Ведьма!»

«Хватайте её, ведьма это. Ведьма!»

Сидела она на полу в карете у ног служанки своей почти в беспамятстве и леденела душой девочка от этих слов. И не чувствовала она, что её юбки нижние мокры стали.

В перелеске, что был уже далеко от города Хоккенхайма, пришлось остановиться, хоть и хороши кони у неё были, но и им отдых желателен. Тихо было, с дороги их не видно, птицы пели. Агнес пришла в себя. Велела Уте одежду ей дать новую. Пока Игнатий лошадей ласкал да сбрую поправлял, так она переоделась и пришла в себя. Девушка изменилась, от заносчивости и следа не осталось. То, что испытала она в Хоккенхайме, вспоминала и говорила:

– Молодец ты, Игнатий, не зря я тебя из-под виселицы вывела. – И дала ему талер.

– Слуга я ваш, – ответил он и добавил, с поклоном беря деньги, – Благодарствую, госпожа. Но не я вас вынес из города, лошади у вас хороши, они нас унесли. Но сидеть тут нельзя, не дай Бог погоню пустят, хоть и хороши кони у нас, но от верховых не уйти нам будет.

– Так поехали. – Произнесла она взволновано.

От одной мысли, что за ними погоню пустить могут, опять страх проникал ей в душу.

– Куда едем, госпожа? – спросил кучер.

– В Клевен, в тот город, что мы на пути в Хоккенхайм посещали.

– Помню, госпожа. – Сказал кучер и помог ей подняться в карету.

И карета покатилась на восток.

Всё переменилось в ней за один только этот день. Теперь это была уже другая Агнес. От спеси и заносчивости, от высокомерия и надменности и следа в ней не осталось. Она с ужасом думала о том, чтобы с ней было бы, схвати её стража. Чтобы спрашивали они, о чём с ней говорили? А если бы они ей подол задрали или обнажили да отсмотрели её со всех сторон. Да увидели то, чего она стеснялась и то, что прятала. Тогда что? Тогда инквизиция и в лучшем случае монастырь строгий. А там стены толстые, кельи холодные, посты да молитвы до конца дней.

Нет, нет, нет. Так не годиться. Теперь она по-другому будет жить. Тихо и праведно. Уж научил её случай сегодняшний. И теперь ещё больше ей нужны были знания тайные и снадобья секретные. А для снадобий нужны были ей травы и горбунья. Потому и ехала она в Клевен за ней.

Доехали до Клевена лишь на следующий день.

Помнила Агнес, что в городе этом обманула она купца на большие деньги, когда костюм для кучера своего брала, и велела ему в плащ облачится, не дай Бог тот узнал бы вещи свои. И сама тоже плащ накинула, когда на базар пошла.

Там, на том же месте, встретила она горбунью. И та её сразу признала, хоть Агнес теперь в другом платье и в плаще с капюшоном была:

– Не нашла я вам мандрагору, – сразу сказал горбунья, таясь. – Все виселицы в округе обошла, ни одного нужного висельника нет.

– И пусть, – ответила ей девушка. – Собирайся, найдём ещё.

– Так вы обещали мне мужа найти ,– напоминала ей торговка.

– Обещала – так поищу, – сказала Агнес. – Собирайся, едем сейчас же.

– Уж и не знаю. – Сомневалась женщина.

– Ты же ещё и кухарка? Хороша ли?

– Да, уж на мою стряпню, как и на мои зелья, никто не жаловался.

– Жалование тебе назначу, талер в месяц, и при полном содержании.

– У меня трав и кореньев много, мне быстро не собраться. – Говорила горбунья с сомнением. – Бросить мне их?