Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

Волков помолчал, большего ему знать и не нужно было, и он произнёс, облегчённо вздохнув:

– Ну, так чего же ты стоишь, бери деньги, завтра же езжай в Мален.

– Хорошо, – монах сгрёб золото со стола, поклонился и ушёл.

Но Волков не удержался и написал ещё и письмо госпоже Анне.

Писал он в волнении, и письмо вышло излишне вежливым и глупым.

А через три дня Карл Брюнхвальд уехал в город. А ещё через два дня Волков, Ёган и Максимилиан поехали на Северное поле, то, что он дал в аренду солдатам, посмотреть, как у солдат дела. И был огорчён. Огорчил его Ёган:

– Дураки, – говорил тот, – земля вспахана дурно, глубоко, зря лошадей мучили, так глубоко пахать не нужно. А ещё борозды редки. Лучше бы наоборот было. И зерно брошено в сухую землю.

Надо было им южное поле пахать, там до сих пор земля сырая.

– Что совсем всё плохо? – Спросил Волков.

Ёган махнул рукой:

– Не будет им урожая. Готовьтесь им на зиму еду покупать. А то с голоду солдаты ваши передохнут.

– На кабанятине выживут, – сказал Максимилиан. – Бертье им через день по свинье бьёт.

– Так вы им хоть бобов тога прикупите.

Прикупите! Волков зло глянул на него. Он уже и так накупил всего больше, чем на триста талеров. Прикупите!

Да, всё было не совсем так, как он думал раньше. Раньше он думал, что солдат, за что не возьмётся, всё у него получиться. А оказалось что это не так. Смотрел он на те домишки, что строили себе солдаты и морщился. Издали поглядишь – так ничего, вроде, и неплохи, беленькие да чистенькие, а как ближе подъедешь, так хоть плачь. Стены из орешника тонки, кулаком проломишь, обмазаны глиной неровно, бугристы, углы кривы, окошки малы. Крыши тяжелы для таких стен и стропил, похоже, их из фашин делали. Вот точно из фашин. Что умели солдаты всю свою жизнь делать, то и делали. В общем, у мужиков даже лачуги лучше.

И Еган, кажется, был прав, придётся ему на зиму купить хотя бы пять возов бобов и гороха, а то и вправду голодать дураки будут.

Приехали в Эшбахт и увидели обоз, что идёт в него с севера, из Малена. Десяток телег, не меньше – это Карл Брюнхвальд жену вёз и сыновей её. А ещё вёз все, что нужно для сырного дела. Одних котлов медных четыре штуки. Огромны так, что в любом из них купаться можно, да ещё чаны деревянные и ушаты огромные, да трубы и вёдра железные, много всего, много.

Жена Брюнхвальда, Гертруда, Волкова увидала, слезла с телеги и сыновей своих позвала. К Волкову подошла и приседала низко. Сыновья её тоже ему кланялись. Волков, вспоминая их знакомство, чувствовал себя немного неловко, и она, кажется, тоже. А вот Карл Брюнхвальд ничего такого не чувствовал, он так просто цвёл. Человек, суровый и поседевший в войнах, улыбался и радовался от счастья, то и дело обнимая жену. Поглядишь со стороны, дурак дураком. Но женщина Гертруда была приятная, и кавалер даже немного завидовал Карлу.

Как-то само собой то случилось, но однажды, встав на заре, он вышел на двор и понял, что эта жизнь простая ему по нарву. Куры на дворе, быка ещё не выгнал Ёган к пастуху в стадо, баба молоко ему в ведре несёт. Кони ржут, ждут, когда их пастись отпустят. И всё это ему нравилось. И ничего, что хлопот много, что не успевают они с Ёганом за день всех дел передать. Всё ничего, всё ему по нраву. И уже и надел его не так уж плох. Хотя забот полно. Коней, лошадок и меринов у него двадцать три, быки, коровы у мужиков. За всем этим глаз нужен. Недели не проходило, что бы у раззявы пастуха корова или лошадь в какой-нибудь овраг не падала и сама вылезти из него не могла. А ещё строились все, господа офицеры пришли к нему денег просить на стройку. Халупы, какие солдаты себе построили, господа офицеры такие не захотели лепить. Хотели дома хорошие. Просили денег на лес себе. Волкову давать деньги было жалко, хоть офицеры божились, что отдадут. И он предложил им срубить сто деревьев из того леса, что рос у него на юге.

– Только рубите сто штук, не более, – говорил он, показывая им карту, – вот здесь. Землемер Куртц сказывал, что сто деревьев на моей земле растут, а остальные на земле кантона.

Господа офицеры изучали карту, кивали головами.

– Себе возьмете, сколько вам потребно, остальное мне сюда доставите. А потом мы с вами посчитаемся.

И на это Брюнхвальд, Рене и Бертье были согласны.

Как-то вечером пришли мужики, четверо. Стали во дворе, просили через мальчишку Якова его выйти. Он не пошёл к ним, велел им к нему в дом зайти, они заартачились и вновь просили его выйти поговорить. Не понимая этого мужицкого упрямства, он вышел во двор к ним. А один из них и говорит:

– Господин, дозволите ли вы вашему человеку рёбра поломать малость?

– Дурак ты, что ли? – Хмурится Волков. – Чего это вы надумали? Кому что ломать собираетесь?

– Человеку вашему, – продолжает мужик, – которого Фрицем кличут.

Ну конечно, этот и тут уже отметился, кажется, Волков даже знал, за что мужики его бить надумали. Но нужно было спросить:

– Что он натворил?

– Ходит, до баб наших домогается. – Обиженно заговорил другой.

– Сначала к девкам незамужним лез, так они ему от ворот поворот дали. Он к замужним лезет, стервец. Нахальничает, как харёк в курятнике.

– Как какой мужик из дома, так он ходит вдоль заборов кочетом, заглядывает, с бабами разговоры затевает. – Продолжал обиженный мужик. – Бабы в огороде работать не могут. Стесняются.

– А ещё он гулять зовёт, – вдруг грубо заговорил ещё один, – подарки сулит. А наши бабы подарками не избалованы. Могут и не устоять.

– Мы ему говорили, чтобы не шастал, а он смеётся только.

– Дозвольте мы ему рёбра поломаем! – Закончил тот мужик, что начинал разговор.

– Никому ничего не ломайте, мне скажите, я поговорю с ним. – Сказал Волков. – Ступайте, если ещё раз к вашим бабам придёт, так опять приходите.

Мужики, кажется, ушли довольные, а Волков пошёл искать Сыча.

Нашёл и спросил у него:

– Опять до баб домогаешься?

– Чего? Кого? – Начал отнекиваться Фриц Ламме.

– Чего? Кого? - передразнивал его Волков. – Доиграешься, проломают тебя мужики, уже приходили разрешения спрашивать тебя бить.

– Меня бить? – Удивлялся Сыч и, кажется, искренне. – Так за что же? Пальцем никого ещё не тронул.

– Не ходи к замужним бабам. – Сказал кавалер, а потом и спросил с интересом. – А молодые девки есть тут красивые, я что-то не припомню?

– Да откуда, – махал рукой Сыч, – тощие, одни мослы торчат, без слёз и не полезешь на такую.

– Что, совсем плохи?

– Экселенц, да я уже всех посмотрел, – говорил Фриц Ламме. – Из взрослых только две тут незамужних есть. И обе, как дохлые лошади в канаве, и та менее костлява. Ну… – он вспоминал.

– Что?

– Мария, дочь старосты, та хоть лицом мила, но тоже кожа да кости. Зада нет, как не было, сисек тоже. Ключицы только торчат и всё. А больше в вашей земле и поглядеть не на кого.