Роберт Блох - Рассказы. Том 5. Одержимость [Компиляция, сетевое издание]

Нэнси не считала нужным скрывать свои чувства к Филиппу Эймсу. Ей, в конце концов, шестнадцать. Она знает, чего хочет — и имеет на это полное право. А Эймс — он ведь совершенно необыкновенный! Во-первых, высокий и статный. Это большой плюс. Во-вторых — брюнет, темноглазый, с бледной-бледной кожей. Бедняга, наверное, даже к берегу озера не ходит, когда солнышко выглядывает. Многое бы Нэнси дала за то, чтобы повидать, как он в плавках щеголяет! Многое бы дала и за то, чтобы он проводил с ее родителями столько же времени, сколько раньше. Родители с ним крепко сдружились, особенно ее отец, Ральф. Ну, оно и неудивительно: он-то умел всех располагать к себе, в отличие от супруги, Лоры.

Пойми мать, что дочь неровно дышит к мужчине, который столь весомо старше, наверняка подняла бы переполох. Но пока, наверное, не поняла. И не поймет, если только Хэйди Шустер не растрезвонит. Пусть только попробует! Нэнси тогда своими руками положит конец ее маленькой никчемной жизни.

Хэйди водила дружбу с какими-то парнями с другого берега озера, у которых была своя машина, и всячески хотела и Нэнси втянуть в эту компанию. Но Нэнси с ней не ходила — дежурила в доме, выжидая самоличного визита Эймса к родителям. Заступая на дежурство, Нэнси очень тщательно одевалась. Никаких обвисших футболок с котиками и разноцветных носков — только джинсы и клетчатая, «под лесоруба», рубашка. Подобный наряд ей чертовски шел. Делал ее похожей на взрослую женщину — все это неизменно подмечали.

Время шло, Филипп Эймс все не появлялся. Хэйди изводила Нэнси рассказами о том, как много та теряет, сидючи сиднем дома, и от этого у несчастной девушки всячески болела голова.

Но настал день, и Филипп Эймс явился — еще более шикарный, чем раньше. Как она могла забыть этот его приятный, низкий голос! Настоящий мужской. И мистер Эймс не отпускал все время идиотские шутки, от которых срывало крышу Хэйди. Филипп был сдержан. В нем чувствовался могучий, мудрый дух. Он, несомненно, был рад видеть Ральфа и Лору, но в силу своей сдержанности не выказывал открыто чувств.

— Вы помните нашу Нэнси, Филипп? — спросила его Лора.

Гость бросил на нее мимолетный взгляд, от которого душа Нэнси ушла в пятки. Она прекрасно понимала, как сейчас выглядит — как предательский румянец пробивается и охватывает щеки. Но Филипп, похоже, не удостоил этот румянец вниманием; он обратился напрямую к ней.

На веранде они разговорились. Не из формальной вежливости — в этом Нэнси была уверена. Филипп обратился к ней как к интересной женщине — в первый раз! О, вот он, незабываемый момент! Возможно, они его еще припомнят… вместе… когда-нибудь…

Ральф и Лора постоянно встревали со своими скучными вопросами о диссертации. Он, конечно же, отвечал им — говорил, что дело не стопорится, и к лету его работа вполне может оказаться готовой. Ральф, покивав, пустился в воспоминания о своей бытности подрядчиком. Нэнси, наблюдая за Филиппом, отметила, что тому явно не очень-то интересен рассказ отца; скорее, он терпел его из чистой вежливости.

Когда отец выговорился, мистер Эймс снова обратился к ней, спросив, почему она до сих пор не загорела.

— В последнее время я чаще дома сижу, — выдавила улыбку Нэнси.

— Не знаю, что на нее нашло, — встряла Лора. — Она целыми днями читает, бродит по дому неприкаянной душой. А я-то хочу, чтобы она свежим воздухом дышала!

— Мама! — строго сказала Нэнси. Ну сколько можно говорить о ней в таком тоне, будто ей лет десять или даже меньше?

— Я и сам домосед, — встал на ее сторону Филипп. — Мы, серьезные люди, должны держаться друг друга. Как насчет совместной дружеской прогулки — завтра вечером? Хочешь посмотреть на жизнь на другом берегу, Нэнси?

Хочет ли она? Да Нэнси и мечтать об этом не могла. А как у Хэйди Шустер глаза на лоб полезут, когда она увидит ее в компании Филиппа!

— А вы не возражаете? — спросил Филипп Ральфа и Лору.

Те, как выяснилось, не возражали.

— Тогда, юная леди, встретимся завтра около восьми часов.

Получилось!

Конечно, Ральф не преминул подшутить над Нэнси — мол, она-то шансов не упускает. Лора же всячески упрашивала дочь вернуться с прогулки до того, как пробьет одиннадцать.

— Мистер Эймс — конечно же, хороший человек, но…

— Мама, умоляю! — прервала ее Нэнси. — Ты, надеюсь, не собираешься мне про пестики и тычинки рассказывать?

Лору ее слова немного покоробили, но она оставила ее в покое, не мешая сборам.

Непослушные волосы Нэнси все никак не хотели уложиться в задуманную прическу. А все же сколько Филиппу точно лет? Двадцать семь? Двадцать восемь? Вряд ли — за тридцать. Наверное, стоит спросить как-нибудь! Я же непременно выйду к нему еще. У нас с ним целое лето впереди!

Без пятнадцати минут восемь Нэнси уже стояла на крыльце, вся в предвкушении. Когда он показался на тропинке, она отбросила сомнения и зашагала сразу же к нему.

— Добрый вечер, радость моя, — поприветствовал он ее.

Вот это да! Он так и сказал — радость моя! Нэнси возблагодарила закат — тень скрыла от Филиппа ее покрасневшие щеки.

Они встретились на середине тропы. Филипп потупил взор.

— Я… я виноват, — пробормотал он. — Я зашел сказать, что не могу сегодня гулять с вами. Кое-что произошло внезапно…

— О!..

— Надеюсь на ваше понимание.

Почему же Филипп вдруг так резко отступился от своих намерений? Неужто Нэнси что-то не то сделала, оделась как-то не так? Что случилось?

— Мне пора. Как-нибудь в другой раз, радость моя, — пробормотал он.

Нэнси так и осталась стоять с открытым ртом. Он просто от нее сбегает! Как же так! Какая муха его укусила!

Нэнси захотелось что-нибудь сказать, но слова не шли на ум. А вот слезы уже стояли у самых ресниц. А Филипп знай себе удалялся — лунный луч лег на него, прорезав сумерки, и сделал его силуэт на тропе каким-то призрачным, нереальным. И — вот его уже совсем не видно, но там, где он только что был, Нэнси заметила какое-то темное порхание.

Закусив губу, она пошла вперед. Быть может, он все же остался.

Порхающее нечто пискнуло и отпрянуло от нее. Пролетело над самой макушкой, чуть не задев волосы, нырнуло в кроны деревьев и затаилось там.

Всего лишь летучая мышка. Нетопырёк.

Развернувшись, Нэнси, подергивая плечами, зашагала к дому. Поднялась в свою спальню, упала навзничь на кровать и принялась плакать в подушку. Лора правильно оценила ситуацию — не стала приставать с расспросами, сделав вид, что ничего не заметила. И правильно. Случись по-другому, Нэнси просто умерла бы от стыда.

Хотя, если подумать, чего тут стыдиться? Слинял и слинял. Обидно, но жить можно.

Но ночью Нэнси волей-неволей возвращалась мыслями к происшествию — и кое-какие подробности натолкнули ее на странные подозрения. Такие, слегка фантастические.