Татьяна Мастрюкова - Болотница

Посмеиваясь, я даже не прочла, а пролистала пару свидетельских показаний про встречи с йети и гуманоидами, которые в поисках межпланетных контактов залетели в гаражи на окраине маленького городка. И тут наткнулась на историю, немного выбивавшуюся из общего хора потусторонней ерундистики по стилю, и которая почему-то заставила меня задуматься. То ли потому, что в самый кульминационный момент мама опять пожаловалась на странный запах, то ли ещё почему. Это был рассказ от первого лица, будто бы перевод с немецкого. И случилось это не так, чтобы давно (ну, относительно 1993 года, разумеется).

Заметка была озаглавлена просто:

Это было у нас, в Вестфалии. Я направился на охоту в одиночестве. Вечер застал меня в лесу, и, хотя не так чтобы далеко я ушёл в чащу, возвращаться уже никак не представлялось возможным. На счастье, тут я набрёл на сторожку – этакий приют для припозднившихся охотников, где нашёл всё необходимое, чтобы почувствовать себя полностью удовлетворённым своим положением. Охотничий домик был обставлен с наивысшим комфортом, который только можно себе представить в данных условиях. Тут был стол, полка с необходимым минимумом посуды, кровать, запас дров, спичек и прочих надобных мелочей, включая маленькое серебряное распятие на стене над очагом – для набожных звероловов. Но больше всего меня поразила столь необычная в подобных местах деталь, которую не встретишь и во многих крестьянских домах. Маленькие окна были завешаны неким подобием занавесок, сооружённых из кусков холстины. Это было совершенно лишнее, на мой вкус, дополнение, но тщательность, с коей эти тряпки были прилажены к окнам, невольно вызывала уважение. Впрочем, одно из окон было надёжно забито изнутри досками. Вероятно, оконное стекло по каким-то причинам разбилось, и в тот момент заколотить окно оказалось наиболее простым и верным решением.

Полностью удовлетворённый своим положением, я поужинал и завалился спать. К слову, тут я оценил импровизированные занавески, поскольку в ту ночь сияла на небосводе огромная полная луна, словно прожектор заливавшая всё вокруг своим светом. Так что зашторенные окна были весьма кстати.

Среди ночи я внезапно проснулся, разбуженный необычным звуком, особенно громким среди полночной тишины. Надо сказать, что та ночь была необычайно тихая – ни ветерка, ни совиного уханья, ни случайного треска ветки под ногой осторожного ночного четвероногого охотника. Сев на кровати, я прислушался и невольно бросил взгляд на завешанные окна. И вздрогнул, потому что луна даже сквозь холстину высветила странный неясный силуэт, скорее всего – чьей-то головы, метнувшийся от одного окна к другому. Что-то в этом силуэте было такое неестественное, что холодок пробежал у меня по спине. Тут же в дверь кто-то начал стучать и толкать её. Толкать-то было бесполезно – дверь открывалась наружу, тем более, что из понятной предосторожности я её запер.

Я подошёл к окну и аккуратно приподнял занавеску, пытаясь разглядеть ночного гостя. Луна, повторюсь, светила ярко, словно фонарь, своим бледным холодным сиянием вычерчивая каждый листочек, каждое деревце. И, разумеется, я сразу разглядел того, кто хотел попасть в сторожку и ломился сейчас в дверь. Разглядел и похолодел.

Несуразное, карикатурное, противоестественное своей антропоморфностью зрелище.

Представьте себе огромного волка, вставшего на задние лапы, а передние не сложившего, как это принято у четвероногих, у себя на груди, а как-то неестественно расположившего их по обеим сторонам туловища. И эта зловещая фигура, ещё более неприятная в неверном свете луны, перебегала от одного окна к другому на задних лапах, пыталась заглянуть внутрь и билась об дверь, толкая её то одним, то другим боком. Именно бегала, переставляя ноги, а не прыгала, как можно было бы предположить, когда речь идёт о звере. И всё это происходило в полном молчании.

Я опустил занавесь и осторожно, сам не зная почему стараясь не производить лишнего шума, перешёл буквально на цыпочках к другому окну, желая рассмотреть странное существо получше, хотя, признаться, боролся с нараставшим в геометрической прогрессии трепетом, но едва я приподнял холстину и вгляделся во тьму, как вдруг лунный свет померк, и я нос к носу оказался с волчьей мордой, буравившей меня двумя жёлтыми горящими глазами через тусклое стекло. Это был настоящий матёрый зверюга, с оскаленными длинными желтоватыми клыками, с капельками слюны на щетине вокруг пасти, с чёрным сморщенным носом. Нас разделяло всего лишь оконное стекло, так что ощущение того, что я стою нос к носу с разъярённым волком, намеревающимся напасть на меня, было абсолютно полным. Кажется, я даже слышал его дыхание, смрадное волчье дыхание, с лёгким рычанием, хотя, разумеется, это было только в моём воображении, поскольку внутри сторожки по-прежнему стояла мёртвая тишина, нарушаемая только одним прерывистым дыханием – моим.

Несколько секунд – или минут – мы со странным зверем смотрели друг на друга, потом он внезапно ещё больше ощерился и сделал головой движение вперёд, словно намереваясь вцепиться мне в горло. Одно только движение. Морда ткнулась в оконное стекло, которое лишь слегка неприятно скрипнуло под волчьими клыками.

Отпрянув от окна так, что грохнулся на пол, я с пола в каком-то оцепенении смотрел, боясь пошевелиться, как волк принялся барабанить по окну мордой. Сильнее, сильнее… Импровизированную занавеску я по неосторожности сдвинул, и данное обстоятельство, очевидно, заставляло зверя ломиться именно в это незащищённое окно.

Краем глаза я скользнул по заколоченному изнутри окну. Здесь уже было такое?..

Словно в полусне я живо представил себе картину: волк с силой бьёт по стеклу, оно не выдерживает, разлетается, падает у моих ног на пол, обдаёт меня осколками; в сторожку врывается свежий ночной ветер, лунный свет, звериный смрад и волчье хриплое дыхание; волк просовывает в окно сначала голову, потом передние лапы, протискивается сам, огромный, мускулистый, полный превосходства; бросается на меня и…

Опомнившись, стряхнув наваждение, я резко вскочил, рывком задёрнул занавеску на окне, метнулся к двери – проверить крепость запора, хоть в этом не было необходимости, потом принялся судорожно разжигать очаг, стараясь не смотреть на завешанные окна, сквозь тряпки которых то в одном, то в другом месте появлялись две горящие жёлтые точки. Именно огонь казался мне тогда самым верным оружием, средством спасения, огонь – а не ружьё, которое даже в голову мне не пришло использовать по назначению, хотя, мечась по сторожке, я постоянно спотыкался об него. И только много позже я понял, что не только из-за огня очаг казался мне наиболее безопасным местом – серебряное распятие охраняло меня…