Татьяна Мастрюкова - Болотница

Убивать … Мерзкое слово…

Украдкой, стараясь не задеть локтями ни маму, ни тётеньку, я вытащила телефон и начала листать мессенджеры. Интернета по-прежнему не было, но теперь это было совершенно всё равно. Вокруг были люди, мы ехали по совершенно обычной дороге в совершенно обычном автобусе по заранее известному маршруту.

Хотя я листала чаты совсем недавно, казалось, что прошла целая вечность. Будто вообще другая жизнь.

Наткнулась на Дашкину просьбу и поёжилась.

Сразу почувствовалась намокшая от пота на спине майка, и эта сырость была противная, липкая, какая-то болезненная.

Я сама могла бы рассказать им кучу страшилок. И могу. Но не хочу.

На душе сделалось тоскливо, когда я вспомнила, что придётся всё рассказывать папе.

Рассказать как?

Закрыв чат и набрав побольше воздуха, быстро, пока не передумала, зашла в фотографии…

Вот последний сделанный на телефон снимок. Список литературы на лето. Я его щёлкнула прямо в кабинете русского, чтобы не таскать с собой листок.

– Вот ты книгоманка! – засмеялась мама, шутливо тыкая меня в бок. Она заглядывала ко мне через плечо в экран телефона.

Я даже не заметила, сколько времени она уже читала вместе со мной. Замотанные старушки напротив весело скалились беззубыми ртами.

Да, со стороны всё выглядело именно так, как предположила мама. Книгоманка. При условии, что у тебя стёрта память.

Я быстро пролистала фотки назад, прошлась по альбомам, зашла в удалённые снимки. Ничего. Будто я вообще не пользовалась телефоном ни в каком виде после приезда в Анцыбаловку.

Не было ни одной фотографии мамы в лесу, когда мы дурачились. Думали, что дурачились.

Не было даже просто тех жутких пейзажных фоток, со странными деревьями и кустами, которыми я надеялась пугать ребят, сочиняя зловещие небылицы. Думала, что нужно что-то сочинять.

И не было той самой главной фотографии, которую я показывала и Галке, и её бабушке, и Василию Фёдоровичу, и которую я собиралась показать маме с папой. Показать всем.

И дневника нет, остался на кухонном столе, куда я его сама и выложила из промокшей сумки. Думала ведь забрать, но забыла. И сумка моя осталась в доме.

Лоскатухин пропал. Пропал с фотографий. Пропал из маминой памяти.

Пропало всё, будто и не бывало никогда.

Но я-то всё помню.

Я медленно подняла голову и встретилась взглядом с мамой. Она улыбалась. Эту улыбку словно приклеили поверх её рта, настолько она была неестественной. И мама не моргала.

Мне показалось, что меня сейчас вырвет. Что кожу опять стянуло на затылке, будто кто с силой дёрнул меня за волосы. За волосы с седой прядью.

Мне хотелось кричать и плакать.

Автобус тряхнуло на кочке. Мама моргнула, кивнула мне и отвернулась к окну.

Я посмотрела на потемневший экран телефона, нажала пару кнопок. Это было бессмысленно. Телефон полностью разрядился.