Татьяна Мастрюкова - Болотница

Отогнав логично возникающие смутные вопросы, как здесь очутилась эта особа, я даже обрадовалась, что наконец-то встретила человека, что я не одна в этом жутковатом месте.

– Эй! – крикнула я, направляясь к девушке, осторожно переставляя ноги, чтобы ещё раз не попасть в болотную западню. И вспомнила, как какая-то птица недавно точно так же кричала мне из кустов, поэтому добавила, повысив голос и прибавив ему приветливости, – Здравствуйте!

Незнакомка слегка вздрогнула, будто не ожидала кого-то здесь встретить, что неудивительно, и, чуть приподняв голову, искоса посмотрела на меня сквозь завесу волос. Потом прижала руку, сжатую в кулак, к груди и стала ждать, пока я подойду поближе, сама не делая никаких попыток пойти мне навстречу.

Аккуратно выбирая дорогу, я между делом разглядывала девушку. Она выглядела обыкновенно, совсем как обычный человек, и не пугала меня своим видом. А вид этот, надо сказать, был каким-то потёртым, что ли, потрёпанным. Сарафан на ней был когда-то зелёным, а теперь, очевидно, от частых стирок и времени, приобрёл сероватый оттенок. От горла до подола шли зеленоватые пластмассовые пуговицы. Манжеты рукавов, как я заметила, слегка обтрепались, из них даже торчали нитки. Мне почему-то сразу представилась наша соседка по дому, одинокая старушка баба Шура, которая в такого типа халате выходила посидеть на скамейке перед подъездом. У бабы Шуры были возрастные проблемы с головой, но, если её не трогать, старушка была вполне безобидна. Вот удивительно, что мама даже в такой одежде никогда не вызывала подобные ассоциации, а тут ненормальная старушка сразу на ум пришла.

Безобидна ли эта незнакомка, я не знала. Но всё равно не сильно боялась. Мне казалось, что уж с девушкой я точно справлюсь, если что.

Немного нервировало, что совсем не было видно девушкиного лица. Она будто нарочно отворачивалась, склоняла голову, чтобы волосы служили ей ширмой.

В то же время она вся как-то жалко сжалась и ждала меня, будто не смея уйти, хотя очень хотелось, и не смея пойти навстречу. И всхлипывала совсем по-детски. Казалось, она боится меня больше, чем я её, и это слегка расслабило меня, притупило бдительность.

Я улыбнулась ей ободряюще и собралась сделать шаг вперёд, даже не подумав, что там может быть топкое место.

Тут под моей ногой громко чавкнула болотная жижа, и я инстинктивно отдёрнулась, дрыгнув ногой, и, пока отряхивала и без того мокрую кроссовку, непроизвольно посмотрела на незнакомку точно так же, как она смотрела на меня, – искоса, будто украдкой.

И от внезапно представшей передо мной картины я словно окунулась с головой в ледяную воду. В солнечном сплетении точно сжался твёрдый узел, не давая вздохнуть.

Я была совсем близко от девушки, шагах в десяти. И теперь, когда я не глядела на неё прямо, она, наконец, будто осмелела и подняла голову, и смотрела на меня в упор, с каким-то пугающе жадным ожиданием, совсем не вязавшимся ни с жалобными всхлипами, ни с покорной жалкой позой.

Теперь я чётко видела, что на девушке не сарафан, а скорее длинная ночная рубашка. И раньше эта рубашка была белой, а теперь из-за болотной воды и травяного сока, и времени приобрела свой серо-зелёный оттенок. А мелкие цветочки на ткани – никакой не рисунок, а неровные пятнышки плесени, щедро рассыпанной по ткани. И пластмассовые пуговицы были зелёными от покрывавшего их мха.

Неестественно расширенные чёрные, матовые, как пуговицы, зрачки, практически полностью заливающие радужку, придавали лицу девушки жутковатое, ненормальное, мёртвое выражение. Не глаза, а дырки какие-то. И, как мне показалось, она не моргала.

Напрасно я пыталась приободрить себя предположением, что это у неё из-за страха или сильного холода. Но только с пугающей отчётливостью поняла, что потеряла бдительность, расслабилась слишком рано и без повода.

Почему я вдруг решила ей помочь? Вдруг она сумасшедшая, сбежавшая из больницы в лес? Или какая-нибудь местная дурочка? Мало ли что могло взбрести ей в голову, а мы с ней были совсем одни на этом болоте. С чего это вдруг меня так растрогали её жалобные причитания? Разумнее всего было бы сразу держаться от неё подальше, вначале разговорить её, а потом уже бежать успокаивать. Как я собиралась оказывать ей помощь, если мне самой-то помощь крайне необходима?

И опять совершенно некстати вспомнив тот охотничий рассказ про оборотня, я невольно посмотрела на её ноги. Коленок, конечно, под длинным сарафаном было никак не разглядеть, но ступни…

А вот ступни по щиколотку утопали в густой траве, почти совершенно сливаясь с ней. Что-то заставило меня насторожиться, и я снова и снова возвращалась взглядом к ногам девушки. Что на них, галоши? Кроссовки? Или она босая?

С ними явно что-то было не так, но мой разум словно бы отказывался воспринимать действительность.

Я не могла поверить, не хотела верить.

Я ведь видела, какие она на самом деле, её ноги.

Стройные человеческие ноги в тонких длинных чёрных волосках.

«Не эпилирует ноги!» – машинально подумала я с осуждением, цепляясь за эту спасительную в своей обыденности мысль.

Кожа на этих человеческих ногах уже приобрела мертвечинный синюшный оттенок, от холода ли или от чего другого, к лодыжке постепенно плавно утончалась и совершенно естественно переходила в настоящие гусиные лапы . Желтоватые, как старый жир, с чёрными прожилками, с перепонками, маленькими коготками на концах ласт.

Вот почему Лоскатухин рисовал птичьи ноги в своём дневнике…

Именно сейчас я почему-то отчётливо почувствовала, что стою по щиколотку в холодной болотной жиже, которая украдкой пробралась в кроссовки, и их потихоньку засасывает, будто кто вцепился в подошвы и настойчиво тянет вниз. Страшно желая зажмуриться и всё же не в силах не смотреть на это мерзкое существо, я с отчаянием думала: «Ну почему это случилось именно со мной? Со мной же никогда не происходит ничего необычного!»

Девушка (или всё же болотная тварь?) перехватила мой взгляд, и, как только поняла, что обличена, то вся сразу переменилась. Теперь это была не несчастная бледная страдалица, нуждающаяся в помощи.

Черты лица её неуловимо исказились, будто кто бросил в стоячую воду камень, и передо мной теперь стоял не человек, а что-то , словно бы попытавшееся принять человеческий облик, и в общих чертах это ему удалось, но если с фигурой получилось добиться сходства, то с лицом вышла промашка. Кто-то будто лепил его из болотной глины неумело, зная о человеческом лице только понаслышке.

Такое впечатление, что она только принимала тот облик, который я сама додумывала для неё на основе своего предыдущего опыта, своих ожиданий, а как только связь между мной и ею была потеряна, всё изменилось, как бывает, когда в телевизоре теряется сигнал и картинка постепенно искажается, прежде чем окончательно пропасть.