Татьяна Мастрюкова - Болотница

– Это вы! – обрадованно воскликнула я.

И всё же странно, что призрак настолько напоминает реального, из плоти и крови человека, что звуки при его передвижении по болоту слышны, как будто наступает настоящая нога, и трава приминается под ней, как под настоящей. И удивительно, что я сейчас об этом думаю.

– Не опускай крест! – предостерёг меня Лоскатухин, остановившись в отдалении и не делая попыток приблизиться к нам с мамой. Наоборот, когда я сделала шаг к нему, он будто отступил, сохраняя между нами одну и ту же дистанцию.

Мама молча подошла ко мне сзади и обняла за плечи, грея и охраняя. Я подняла голову и посмотрела на неё. Мамино лицо было печально. Она смотрела на Лоскатухина без удивления, но с какой-то горечью.

– Спасибо, спасибо вам! – горячо принялась благодарить я деда Евгения. Мне хотелось обнять его или хотя бы пожать руку. Во мне опять поднималась эйфория.

Но наш спаситель оборвал меня не терпящим возражений тоном:

– Ступайте в деревню, немедленно. Она за вами не пойдёт, да и Пират пока не пускает. Но коли останетесь дотемна, я уже не смогу её сдержать. И сразу уезжайте! Чем дальше будете, тем слабее её сила. Свезло ещё, что дождей нет.

Он поднял голову к небу, к серому маревому небу, и повторил глухо: «Пока дождей нет…»

– Вы так нам помогли! – снова горячо начала я.

– Нечего болтать попусту, – с почти грубой резкостью опять перебил Лоскатухин. Таким тоном он, наверное, при жизни гонял ребятишек с болота. —Ступайте!

И как-то неожиданно он оказался совсем далеко, у кустов – тех самых, откуда сначала появился. Повернулся к нам спиной, обернулся коротко через плечо и внезапно пропал, будто никогда его и не было. Растворился в переплетении ветвей и листьев. Мгновенно потерял чёткость и объёмность, будто кто-то взял и выключил его.

Только сейчас я заметила, что моя сумка валяется в луже, а содержимое наполовину вывалилось в жижу. Ласково высвободившись из маминых объятий, но на всякий случай схватившись за край её сарафана и потянув за собой, я шагнула к сумке и, не особо заботясь, отряхнула кое-как пожитки и сгребла в основное отделение, а дневник с самодельным крестом пристроила в наружный кармашек, чтобы легче было достать.

Закинула сумку на плечо. Мама ещё раз крепко обняла меня, а я её, и мы, взявшись за руки, пошли по моим следам прочь с болота.

Вот мы миновали первый куст на границе леса и болота, где чуть подрагивала на ветру моя ленточка, повязанная рядом с обрывком маминого сарафана, и пошли уже быстрее, не боясь наступить в топкое место.

Вот показался куст, на котором закончилась мамина лента. Пёстрый, словно усыпанный цветами, он выглядел очень нарядным. И был очень сильно похож на те обрядовые деревья желаний, которые до сих пор по языческой традиции украшают в наше время такими вот ленточками и лоскутками ткани, загадывая желание. Я вспомнила, что читала про такие деревья. Они росли в строго определённых шаманских, почитаемых и опасных местах, у источников, горных перевалов. И ленточки на них повязывали не абы какие, а специальным образом подготовленные.

Если задуматься, то этот куст обладает всеми признаками особого , и ленточки, получается, не случайно мы повязывали. И даже болотница не смогла справится с силой желания, загаданного в нужном месте в нужное время.

От воспоминания о только что пережитом нами мне снова стало жутковато и хотелось не просто прибавить шагу, а бегом бежать из леса.

Но едва мы дошли до украшенного куста, мама вдруг споткнулась, чуть не упала, если бы я не подхватила её, и так сильно вздрогнула, всем телом, что я испугалась.

– Вичка, я вижу! Я снова всё вижу!

Она словно бы только что очнулась.

Мама схватила меня в объятия, крепко прижала и заплакала, громко всхлипывая.

– И телефон я посеяла, – смеясь и плача, сообщила она мне в макушку.

– Мамочка, да фиг с ним, с телефоном. Нам нельзя здесь оставаться, побежали домой! – как ребёнка начала я уговаривать маму, тоже плача.

Мама послушно кивнула, и мы, всё так же обнявшись, поспешили по моим ленточкам из леса прочь.

Обнявшись, мы стояли у распахнутой калитки и смотрели на дом.

Ничто никак не указывало на то, что там вообще кто-то жил. Если бы до этого я не смотрела время на почти полностью разряженном телефоне, который на этом самом моменте обиженно пискнул и сдох, то решила бы, что мы отсутствовали несколько недель, а никак не сутки.

Что вообще за странная идея отправлять свою семью в такое глухое место? Да, папе нравились такие медвежьи углы, но, однако, он не остался с нами, а сразу уехал. Уехал, зная, что сможет с нами связаться, только если мы сами этого захотим. И при этом не изменил своей привычке отключать на ночь телефон.

Почему он это сделал? Или зачем ?

И как мама могла согласиться с таким положением вещей?

Я взглянула на неё, словно могла увидеть ответ.

Мама прижала меня к себе, ободряюще улыбнулась и чмокнула в макушку.

И мы шагнули на участок через приветливо распахнутую калитку.

Мне помнится, что калитку я за собой закрыла, когда уходила. Но теперь не была в этом уверена.

Дверь дома тоже была распахнута настежь. Могла она открыться сама? Слышно было, как где-то в комнатах бьётся одинокая муха. Хотя нас не было совсем недолго, дом уже выглядел и пах, будто нежилой, давно заброшенный.

Ничего, естественно, не пропало.

Только оставленные мной на столе корочки хлеба успели заплесневеть. Но это могло объясняться совсем прозаическими причинами вроде плохого качества теста.

Невозможно было поверить, что за сегодня столько всего произошло: только утром я ушла на мамины поиски, мы вырвались из лап болотницы, и вот теперь мы вместе, живые и практически невредимые, а день даже не клонится к вечеру, словно прошло не больше пары часов.

Мы молча стояли на пороге и смотрели на это всё.

Заработавший холодильник заставил нас вздрогнуть и словно очнуться.

– Собирай свои вещи, только самое необходимое и что сможешь на себе унести. Постельное бельё сверни, – сразу стала распоряжаться мама, словно ничего особенного не произошло. Это было так обыденно, что я вгляделась в её лицо. Да, это было родное мамино выражение, появляющееся у неё всегда при генеральной уборке или каком-то ещё подобном важном событии, требующем быстроты и сборов, а не рассуждений и колебаний.

Сама она, переодевшись после душа в майку и джинсы, уже вытащила большую спортивную сумку, почти не раздумывая побросала в неё какие-то свои и папины вещи, примерила на плечо и осталась удовлетворена весом. Когда я вернула её кошелёк, она восприняла это как должное и, не интересуясь, каким образом он попал ко мне, просто запихнула его в отделение с документами.