Татьяна Мастрюкова - Болотница

Меня немного поразила быстрота, с которой мама всё делала. Будто заранее была готова к такому повороту событий. Не к одержимости болотницей, конечно, а к экстренному отъезду.

Я тоже не особо возилась, потому что ничего особенного с собой и не брала. Свои любимые привезённые из дома книги я отложила в стопку вещей не первой необходимости. Сейчас мистические приключения, описанные в них, казались мне надуманными и наивными. Если только там тоже не описывалась правда…

В любом случае читать мистику и фэнтези мне в ближайшее время абсолютно не хотелось. Это не та реальность, в которую мне надо было окунуться с головой, чтобы отвлечься от настоящего.

Принимая душ после мамы, в ванную дверь не закрывала, хотя и испытывала некоторый стыд за своё недоверие. Хотя и оправданное.

Конечно, моя сумка совсем пришла в негодность, выглядела и пахла отвратительно. Пришлось просить у мамы что-нибудь, во что можно было бы сложить мои пожитки. Я была готова к обычным упрёкам в неряшливости и неумении ценить свои вещи, но мама, не интересуясь причиной, быстро освободила для меня подходящий рюкзак, в котором обычно возила всякую косметику и лекарства.

Вещей в итоге набралось всего ничего, раз уж книги я решила оставить. Кроссовки, которые занимали раньше так много места, тоже годились только для помойки, как и сумка. И всё равно по скорости сборов я сильно уступила маме. Она уже сгребла все наши оставшиеся вещи из шкафов и распределила их на своей кровати, а на кухне собрала на столе посуду, отодвинув в сторону, но не убрав термос и дневник Лоскатухина с вложенным в него самодельным крестом, которые я по приходу достала из своей сумки и сложила здесь.

Я как раз застала её, когда мама стояла напротив иконки и внимательно смотрела на неё.

Как тогда…

Меня опять словно что-то кольнуло. Как часто теперь я буду присматриваться к родной матери, своей любимой мамулечке, которую знаю лучше всех или не знаю теперь совсем? Как часто теперь буду искать подтверждения того, что она – это она настоящая ?

И будто бабка из Зелёново мне сказала прямо в ухо: « Они уже и не они. Не те, что ушли ». Волна отчаяния окатила меня.

Но тут мама, обернувшись, заметила меня и улыбнулась знакомой, такой привычной и тёплой улыбкой, что я бросилась к ней, уткнулась носом в плечо и немножко поплакала. Мама только молча гладила меня по спине и тихонько целовала в макушку.

От сердца отлегло.

– Ой, да у тебя совсем волосы на солнце выгорели! – вдруг воскликнула мама. – Смотри-ка, эта вот прядь даже стала совсем как у папы.

Видимо, на моём лице отразилась вся буря эмоций, разразившаяся после маминых слов, поэтому она поспешила утешить меня: «Да не волнуйся ты так, отрастут новые».

– Мам, ты помнишь, что сказал Лоскатухин? – спросила я и, сообразив, что мама вообще не в курсе, уточнила. – Ну, тот старик на болоте.

– Какой ещё старик на болоте? – всё равно не поняла мама. – Сосед наш?

– Да нет! Евгений Лоскатухин! На болоте! Который спас нас…

Я осеклась, потому что вдруг сообразила, что мама тоже могла его не видеть.

Словно в подтверждение моих догадок, мамино лицо исказилось, будто воспоминания причинили ей боль, и она прошептала, словно сквозь силу: «Вичка, я совсем ничего не помню. А то, что помню, очень странное… Странное и страшное. Не рассказывай пока мне ничего, ладно? Просто давай скорее собираться и уезжать. Это, кажется, единственное, что я помню и знаю».

И мама крепко-крепко обняла меня. Я прижалась к ней в ответ, а сама подумала, что и она мне ничего не расскажет. Даже если вспомнит.

И ещё подумала о том, что сказал Лоскатухин: чем дальше мы от болота, от Анцыбаловки, тем слабее сила и власть над нами болотной твари. И что нам очень повезло, если можно вообще к этой ситуации применять такое слово, приехать в такое жаркое, засушливое время, когда нечисть из болота слаба, не может в достаточной мере подпитываться влагой, в которой нуждается не меньше, чем в человеческих душах. Возможно, если бы мои родители не тронули колодец, нам бы вообще удалось бы избежать всей этой истории, о которой даже не расскажешь, чтобы тебя не сочли за сумасшедшего.

Да что теперь говорить в сослагательном наклонении, когда всё уже произошло. И закончится, только если мы поторопимся.

Словно в ответ на мои мысли, мама решительно выпрямилась, осмотрела наши вещи и почти бодрым, хотя ещё и не таким, как обычно, тоном воскликнула:

– Всё, Вичка, идём в Зелёново! Там на попутке до автобуса, и домой.

В голосе её слышалось облегчение. Всё закончилось.

– А остальные вещи? – уточнила я.

Наш отъезд больше напоминал бегство. Откровенно говоря, я и сама хотела убраться отсюда как можно скорее. Но так, чтобы не осталось ничего нашего здесь, что заставило бы возвращаться.

– Папа потом заберёт, – беспечно отмахнулась мама.

Папа… Я бы ни за что не стала бы его одного посылать сюда после всего, что произошло с нами.

– А мы его предупреждать о своём приезде будем? – снова осторожно поинтересовалась я.

Мама на секунду помедлила с ответом. Потом снова посмотрела на иконку, и губы её тронула странная улыбка.

Только на мгновение, чтобы тут же пропасть.

– Нет, папу ни о чём предупреждать не будем, – сказала она.

– Мам, точно не скажем? – переспросила я недоверчиво.

Мама тут же повернула ко мне совершенно беззаботное лицо с выражением, которое бывало у неё всегда, когда вещи собраны и дело завершено благополучно, и надо ехать, и билеты с документами лежат в ближнем отделении сумки.

– Ты о чём? Кому чего скажем и не скажем?

– Мам… Обо всём, что с нами было, – подсказала я.

– Что ты загадками говоришь, Вичка?

Тут мамин взгляд упал на мой телефон, который мне пришлось отсоединить от зарядки, хотя успело набраться всего тридцать семь процентов.

– А-а-а, ты о моём телефоне! Да ну, не драматизируй. Новый купим! – и она бодро подмигнула мне, переступая порог.

Недоумевая, я последовала за ней.

Нога ткнулась во что-то мягкое, и, опустив глаза, я увидела валявшийся у порога прямо на полу скомканный, напоминающий половую тряпку мамин сарафан. Он и был по сути половой тряпкой. И всё же что-то остановило меня от того, чтобы наступать на него. Аккуратно отодвинув ногой грязный ком ткани в сторону, я поспешила покинуть лоскатухинский дом.

Мама ничего не помнила, абсолютно ничего. Обнулилась, как сказал бы папа.

Она торопилась сама и торопила меня, чтобы мы быстрее уехали из Анцыбаловки, но я видела по всем признакам, что мама совершенно не помнит причину, по которой мы спешим. Просто делает то, что нужно, не задумываясь, как дело давным-давно решённое. И я боялась, что если сейчас спрошу у неё о причине нашего панического отъезда, то мама задумается и, конечно, никуда не поедет. Потому что у мамы нет никаких воспоминаний, а мои рассказы о произошедшем даже самой мне кажутся невероятными и бредовыми.