Маленка Рамос - Тайна дома Морелли

– Люсьен, – машинально поговорила она.

Человек шевельнулся. Мэри Энн попятилась.

Он медленно, шаг за шагом приближался. Волосы тщательно зачесаны назад, однако несколько прядей беспорядочно топорщатся надо лбом. Белая рубашка. Детали его одежды были нечетки, очертания тела будто бы расплывались, размытые сумраком. Сумрак почти полностью поглощал пространство комнаты. Единственное, что она знала наверняка, – он здесь, очень близко, на расстоянии вытянутой руки. Она чувствовала на себе его цепкий недобрый взгляд.

– Не подходи, Люсьен Мори, – сказала она. – Я знаю, кто ты.

В лицо дохнуло холодом. Нечто невидимое вынудило ее отступить в другой конец комнаты, а затем резко толкнуло на кровать. Мэри Энн перевернулась ничком и поползла в сторону деревянного изголовья, но, когда она почти уже касалась его рукой, та же сила перевернула ее навзничь, навалилась сверху, обездвижила. Только теперь она по-настоящему испугалась. Хотела закричать, но голосовые связки не подчинялись.

– Madame… – услышала она, – будьте более сговорчивой. Ишь, какой у вас, оказывается, характер!

– Не трогай меня, – повторила она, задыхаясь. Сердце бешено колотилось в груди, но она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. – Не смей!

– Mon amour… вы непредсказуемы, но это возбуждает меня еще больше.

– Отстань от меня…

Люсьен подошел к кровати, присел на край и склонился над Мэри Энн. Погладил складки одеяла, сдержанно улыбнулся, повернувшись к ней вполоборота.

– Когда-то я думал, что любовь – единственный двигатель, который управляет миром, – нежно проговорил он. – Только любовь – и больше ничего. Как я был наивен. Любовь вянет вместе с телом или попросту исчезает.

– Не смей ко мне прикасаться.

Его рука скользнула под шелковый халат, пальцы проворно расстегнули пуговицы, но Мэри Энн только быстрее задышала в ответ. Ее живот вздымался и опадал, грудь сжималась от тоскливого беспокойства. Он положил ладонь ей на талию, наклонился и поцеловал в щеку.

– Вы меня обижаете… – прошептал он ей на ухо.

– Иди к черту.

Люсьен выгнул брови в притворном изумлении.

– Ну и выражения у вас, мадам!

– Я тебя ненавижу…

Это существо издевается над ней. Ей захотелось его ударить. Лицо склонилось к Мэри Энн совсем близко. Его красота была ослепительна. Взгляд томный, неторопливый, будто он любуется каждой черточкой ее лица, каждым дефектом кожи, порожденным возрастом. Он ее словно загипнотизировал. Какая-то часть ее естества приказывала немедленно вскочить, выбежать из комнаты, однако тело не подчинялось. Она попыталась что-то сказать, но человек страстно ее поцеловал.

Вокруг происходило что-то странное. Комната уже не была прежней. Горели свечи в канделябрах, в камине у противоположной стены уютно потрескивал огонь. В глазах человека сверкали ревность и жадность. Она из последних сил попыталась его ударить, но Люсьен перехватил ее отяжелевшую руку и с силой сжал запястье.

– Вот этого не надо… Это лишнее…

– Пожалуйста, отпусти меня. Это не мой дом, я не понимаю, где я.

Все смешалось. Ее охватила паника, такая же сильная, как ужас, с которым она когда-то смотрела на больную дочь. Нестерпимые чувства теснили душу. Люсьен лежал на ней, она чувствовала касание его кожи, его язык скользил по ее губам, руки ласкали ее тело. А внутри его она ощущала огромную, бесконечную боль!

– Боль… Какое невыносимое страдание… – Ей снова хотелось кричать, но наслаждение уже струилось вдоль позвоночника, принося бесконечно приятные спазмы. Его присутствие поглощало всю ее без остатка, оно лишало ее воли, она не могла его оттолкнуть. Она не желала его отталкивать! Неужели такое возможно? Неужели все это происходит на самом деле? Это же абсурдно!

– Не лишайте меня того, что принадлежит мне по праву, мадам , – шептал он ей на ухо. – Не злите меня, потому что у меня нет сердца.

– Даже для меня?

Он снова поцеловал ее и кивнул.

«Даже для тебя», – звучало в самом далеком уголке ее сознания.

– Садитесь, господа, – сказал старик. – Не в моем обычае принимать гостей в двенадцать ночи, но, когда раздался твой звонок, Ларк, я сразу же понял, что в нашем драгоценном городе что-то произошло.

Шериф горько усмехнулся. Старик сварил кофе с молоком и поставил на стол чашки.

– Знакомься, Рудольф, – отозвался Ларк, – это Джим Аллен. Он из Сан-Франциско. Джим – писатель. Только не пугайся: его работа никак не связана с тем, что происходит. Он всего лишь добрый друг семьи покойного Виктора Берри. А доктора Фостера ты, наверное, и без меня знаешь.

Старик кивнул, тяжело опускаясь в кресло, и в знак приветствия прижал руку к груди. Остальные расселись вокруг стола.

Джим положил на стол фотографию. Рудольф взял ее кончиками пальцев и поднес к глазам. Худой человек с длинными костлявыми руками. На нем был малиновый халат и старые тапочки в тон. Некоторое время он задумчиво рассматривал снимок через крохотные очки без оправы, сидевшие поверх крючковатого носа. Затем вздохнул.

– Сколько лет я не видел эти лица, – промолвил он.

– Послушай, Рудольф, – голос Ларка звучал более настойчиво, – ты должен рассказать нам все, что знаешь об этих людях. Я же говорил тебе по телефону, в Пойнт-Спирите творится настоящий ад. У нас не так много времени.

Старик отложил снимок и скользнул глазами по лицам сидевших перед ним троих мужчин. Складки его атласного халата поблескивали в слабом свете старенькой люстры.

– Все, что я о них знаю, мне когда-то рассказал отец, – сказал он. – Не забывайте, что мне девяносто два года. Когда была сделана эта фотография, я еще не родился. Истории о трагедиях, особенно в забубенных городишках вроде нашего, переходят от родителей к детям, от дедов к внукам. Расскажу вам то, что рассказывал мне отец. Это все, что я могу для вас сделать.

– Мы были бы вам очень признательны, – откликнулся Джим. Алан молчал, о чем-то размышляя. Но Джим заметно оживился.

– Ладно, – пробормотал старик. Затем глубоко вздохнул и начал: – Тобиас Мори восходил к старинному роду плантаторов из Батон-Руж. Его предки нажили свое состояние, торгуя сахарным тростником: их плантации простирались вдоль всей Миссисипи. Там было двое братьев, Тобиас и Гратьен, так что можно только гадать, какое наследство досталось каждому. Тобиас переехал в Пойнт-Спирит из Парижа. Несмотря на богатство, этот человек все время придумывал какое-нибудь новое дело, а лесопилка была многообещающим начинанием. В наш городишко он вбухал кучу денег. И долгие годы все шло как по маслу. – Он улыбнулся. Снял очки и кивнул на кофе. – Наливайте себе, прошу вас. Только что сварил.

– Спасибо, – ответил Алан.