Маленка Рамос - Тайна дома Морелли

Ларк поднес фотографию к своим старым выцветшим глазам, затем озадаченно посмотрел на Джима.

– Разумеется, я их узнаю. Но какое отношение они имеют ко всей этой истории?

– По крайней мере у нас есть с чего начать, – язвительно заметил Алан.

– Дьявольская марионетка! Трик-трак .

– Да что с тобой, Томми? – взвыла Элен.

Алан тащил Томми за собой, как заплутавшего в городе пьяницу.

– Вот что, шериф, – решительно сказал он, выходя из камеры. – Вытащите из постели заместителя, и пусть он немедленно прибудет сюда. Если вы не хотите новых жертв помимо тех, которые уже есть, вы должны нам рассказать, кто этот тип и какое он имеет отношение к остальным людям, изображенным на фотографии. Если присмотреться, там указаны имена, и по случайности это имена предков наших соседей, которые пострадали в последние дни.

Ларк уставился на Алана, затем на Джима. Снова перевел взгляд на фотографию и прижал пальцы к губам.

– Это 1923 год. Вы что, смеетесь надо мной? Какое отношение имеют эти люди к тому, что происходит?

– Похоже, что я смеюсь? – доктор начал терять терпение. – А случай с Томми – тоже шутка?

– Он вернется… Он знает все наши секреты…

– Томми, никто за тобой не вернется, – перебил его Джим. – Мы его остановим.

Томми усмехнулся.

На физиономии шерифа застыло выражение полнейшего замешательства. Он протер глаза и заявил:

– Доктор Фостер, эти люди имеют отношение к лесопилке. Но фотография датирована 1923 годом. Снимку больше девяноста лет.

Передав Томми на попечение Элен, Алан подошел к шерифу. На секунду Джиму показалось, что доктор сейчас ударит его кулаком по лицу, но тот лишь взял снимок и поднес к глазам.

– Этот тип – Люсьен Мори. Слышали про него? Это по его вине через два дня нам предстоит двое похорон, из-за него покончила с собой женщина, не говоря о том, чему вы только что были свидетелем и что я лично могу вам рассказать. Поверьте, от человека моей профессии такое редко услышишь, но, если бы вы видели то, что видел я, вы бы наверняка думали то же самое.

Джим подошел к ним ближе. Он уже не был уверен, что Алану удастся себя сдержать.

– Элен, – сказал шериф, – отведи Томми в офис и пусть обуется. Мы сейчас придем.

Элен увела Томми. Кусая губу, Ларк неуклюже прошелся туда-сюда и повернулся к остальным.

– С парнем случилось несчастье. Я не слишком ориентируюсь в этой теме, но могу найти кого-нибудь, кто хорошо знает историю Брайдел-Вейла.

– Это было бы замечательно, – Джим был тронут. – Я просил друзей в Сан-Франциско найти какую-нибудь информацию, но особых результатов не получил. Только официальная история лесопилки да несколько незначительных деталей.

Ларк посмотрел на него искоса.

– Это вполне объяснимо, мистер Аллен.

– В смысле?

– Когда происходит подобное несчастье, да еще в такую бурную эпоху, какой были двадцатые годы, в городишках типа нашего грязное белье стараются прятать побыстрее и без особого шума. Это провинция, господин Аллен. Здесь всегда так было.

Алан закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.

– Шериф… вы обязаны нам сказать, что произошло.

Ларк кивнул.

– Ладно. Парня пока оставьте с фельдшером и Элен. Человек, к которому мы поедем, живет за городом. Конечно, сперва я ему позвоню. Он не слишком приветлив с чужаками. Тем более если они заставляют его ковыряться в старом дерьме.

Пол Джонс опустил голову на стол и вытянул руки, будто уже помер. Он не знал, сколько времени провел в таком положении, но точно помнил, что так и не вышел из гостиной, мать бродила по дому как призрак, с каждым разом все более жуткий, а человек ушел.

– Джонси, у меня болит голова.

Она едва волочила ноги. Теперь было очевидно, что голова у нее проломлена каким-то тупым предметом и из отверстой раны лилась кровь. Один глаз заплыл и не открывался. И все-таки она улыбалась, когда смотрела на него.

– Ты что-нибудь замечаешь, Джонси?

– Еще бы не замечать, – проворчал он. – Замечаю, например, что ты мертвая, но при этом таскаешься по дому взад-вперед.

– Мне нужно снять с веревки белье, малыш. Вот-вот пойдет дождь.

Вечерние лучи подсвечивали деревянные балки на крыльце, роняя на окна пятна света. На стенах виднелись крапинки тени, которые отбрасывали грязные оконные стекла. Вазы с цветами исчезли, как и нарядные подушки в вязаных наволочках. Гостиная была как прежде, пустая и холодная, лишенная каких-либо признаков жизни. В точности как его мать.

Джонс поднял голову, но на нее старался не смотреть. Он слышал шуршание мягких туфель, осторожные, медленные шаги. Иногда мать останавливалась, глядя на дверь; затем продолжала свой утомительный маршрут из гостиной в коридор, до лестницы и обратно. Лицо у нее было потерянное, безучастное – возможно, она не понимала, куда попала, и не могла найти выход. Ее блуждание напоминало кошмарный сон. А он так и сидел неподвижно, с недоумевающим видом человека, который не знает, как вести себя в столь бредовой ситуации. Может, сам Бог наказывает его за грехи? Но, с другой стороны, разве честно так жестоко наказывать? Хорошенькое дело: изуродованный ходячий мертвец, роняя капли крови, ведет с тобой загробным голосом нескончаемые беседы. Призрак умершей матери, который бродит по дому и зовет тебя: «Джонси, Джонси!» Аккуратные бигуди давно исчезли с ее головы, волосы свисают кое-как мокрыми сосульками, фартук в цветочек перепачкан грязью и кровью.

– Джонси, по-моему, я ушиблась.

– Еще бы. Это папаша тебя зашиб.

Она не слышала Джонса. Через два часа безумного спектакля он выбился из сил и перестал отзываться. Милые домашние мелочи, по которым он столько лет тосковал, расплывались и гнили. Он повторял про себя, что не существует более ужасного способа наказать сына, чем показать ему восставший труп матери.

Да, он мог ее спасти, но не спас. Вот где ловушка. И напрасно он столько лет подряд пытался себя оправдать. До него донесся скрип – вероятно, его издал старый сервант или шифоньер, мебели в доме оставалось не так много. Он отвернулся, чтобы не видеть мать. На щербатой этажерке справа стояли две книги и несколько допотопных выцветших журналов. Еще он увидел ружье. А может, взять и покончить с этим кошмаром? Пустить пулю в лоб – да и дело с концом. Разнести ко всем чертям черепную коробку. Сколько лет ему осталось? Пять, шесть? Невелика потеря. Старый забулдыга, одинокий и никчемный. Кто станет по нему скучать?

Он улыбнулся и вышел в коридор. Мать как раз в этот момент наматывала очередной круг по гостиной. Она ощупывала голову дрожащими пальцами, другой рукой пыталась отряхнуть фартук. В коридоре стоял шкафчик, где Джонс хранил бутылки со спиртным. Он достал херес и отхлебнул прямо из горлышка. Он слышал, как вдалеке проехал грузовик, чуть слышно в окно стучали ветки, квакали лягушки в пруду. Слышал загнанное дыхание матери, которая теперь тупо билась головой в стену, потом повернулась к нему, и приступ тошноты согнул его пополам.