Дарья Беляева - Долбаные города [СИ]

Я приготовил кофе себе, и мы пошли в мою комнату. Там Рафаэль встал у окна, потому что не смог заставить себя усесться на мою кровать.

— Я решил больше никогда ни о чем не высказываться.

— Игги Поп бы так не поступил.

Рафаэль махнул рукой, и я замолчал, мне стало его жаль.

— Но теперь Вирсавия хочет, чтобы я что-то там сказал. Это снова начнется!

Я лег на кровать и закурил, у меня из головы не выходило сообщение Сахарка. Он угрожал мне? Он предупреждал меня? В одном Сахарок был прав, эта игра так затянулась, я и сам забыл, что мы когда-то думали, будто говорим правду.

— А ты не думаешь, что поможешь кому-то этим? Правда поможешь. Кто-нибудь вроде тебя посмотрит на то, как ты выделываешься, и поймет, что это не так уж сложно.

— Дай мне сигарету.

Я подтолкнул к Рафаэлю пачку, он взял ее и некоторое время крутил в руках.

— Слушай, это ведь просто видео. Ты можешь удалять черновики, пока тебе не понравится то, что ты скажешь.

— Но они все увидят меня. Я не хочу, чтобы меня видели.

— Ага. Таких людей на земле море, брат мой.

— Я тебе не брат.

— Со сложностями в установлении личных взаимоотношений, — продолжал я. — Но если ты сможешь помочь кому-то, это значит, что ты сам станешь лучше, Рафаэль.

— Какая типичная мотивационная речь.

— С героиновыми наркоманами не прокатило. Подумал, может сработает на людях, чьи проблемы — чушь собачья.

Рафаэль закурил, недовольно фыркнул и закашлялся, чем несколько сгладил впечатление.

— Кстати, — сказал я. — Если бы девочки с Тумблера слышали наш диалог, то подумали бы, что мы — отличная пара.

— Что? Я не гей!

— Я тоже. Это им не мешает. Я знаю о них все. Я приручил девочек с Тумблера.

— Хватит гордиться этим.

— Они — мои пираньи.

Рафаэль отпил кофе слишком быстро, снова закашлялся.

— Ты же хотел стать писателем, — сказал я. — Привыкай к славе. Или ты хочешь быть безвестным писателем и умереть в мотеле?

— В данный период своей жизни я хочу умереть в мотеле. Точка.

— Это тебе к моему папе. Думаю, у него есть список подходящих для этого мест неподалеку от строительных магазинов.

Рафаэль помолчал, и я вдруг наткнулся на неожиданное откровение. Ему было уютно рядом со мной. Рафаэль воспринимал меня, как человека, рядом с которым он чувствует себя в безопасности. Все равно что держать в руках птичку. То есть, мне тут же захотелось его раздавить, и одновременно с этим сердце мое переполнилось великой жалостью к нему.

Мы по-настоящему подружились.

— Кстати о Тумблере, ты побеждаешь в опросах про самых сексуальных Ахет-Атоновских мальчишек.

Тут Рафаэль всплеснул руками с несвойственной ему экспрессией, расплескал кофе.

— Да не хочу я побеждать ни в каких опросах! Мне противно! Я не должен был ехать с вами, не должен был там сидеть! Понимаешь? Мне уже четвертый день пишет смски поехавшая девчонка. Она говорит, что хочет убить себя. Ты понимаешь, как я себя чувствую?

— Я блокирую их. Социальный дарвинизм, и все-такое.

— Потому что ты мразь.

Прошла пара секунд, и Рафаэль неуверенно засмеялся. Затем он снова стал серьезным, как угроза очередного финансового кризиса.

— Я просто хочу, чтобы незнакомые люди не делали вид, будто это нормально — угрожать мне или ругать меня. Потому что это ненормально ни для одного человека на Земле. Ненормально для них самих.

— Ну, вступая в публичное поле, мы исполняем некий ментальный договор с семью миллиардами контрагентов, или около того.

В этот момент затянул свою протяжную песню Скайп. Рафаэль вздрогнул. Я увидел аватарку Вирсавии: капризно надутые губки, остро подведенные глаза, звездочка на щеке.

— Отойди левее, — сказал я. — У меня тут есть слепое пятно, в нем и стой.

— Может, тебе просто не включать камеру?

— Как же я иначе буду смотреть на себя?

Я ответил на звонок, изображение загрузилось, и я увидел Вирсавию, во рту у нее была трубочка, она тянула газировку из розового, усыпанного красными сердцами (анатомически, надо сказать, нарисованными верно) стакана.

— Где он? — спросила Вирсавия.

— Привет, солнышко. О ком ты?

— Ты знаешь, о ком я говорю.

Она тряхнула головой, и я увидел раскрашенные синим и красным пряди в ее пучках.

— Поверни голову, солнышко, хочу посмотреть на эти милые космические булочки.

— Рафаэль у тебя, — сказала она, и я почувствовал себя как минимум долбаным Ли Харви Освальдом. — Я знаю. Передай ему, что он должен мне помочь.

— Ну, давай-ка начнем с того, что нет такого закона, который обязывал бы его помогать тебе в чем бы то ни было. Особенно если ты хочешь совершить самоубийство или убийство. В этом случае есть даже законы, запрещающие ему…

— Макс!

Я увидел, как она натягивает шапку. Вирсавия наклонилась, позволив мне рассмотреть кое-что, что Боженька не рекомендовал рассматривать вне брака, вытянула из пустого пространства за пределами взгляда камеры шарф.

— Я сейчас приду.

— Вирсавия, подожди.

— Я приду и заставлю его.

— Ты перегибаешь палку.

— Буду через…

Тут она прищурилась, глаза блеснули.

— Не скажу.

— Вирсавия, у меня его нет!

— Я возьму выпить. Папа привез токайское вино.

— Он стоит у меня в комнате, прижавшись к подоконнику.

Я понятия не имел, чем токайское вино круче любого другого, но подозревал, что оно как-то связано с Венгрией и буржуазным потребительским пафосом.

— Папочка разрешил тебе…

Закончить я не успел, Вирсавия отключила связь. Я обернулся к Рафаэлю:

— Я пытался.

— Ты не пытался.

— Слушай, она же тебе нравится.

Рафаэль кивнул так быстро и едва заметно, что уже через секунду я в этом немного сомневался.

— Так проведи с ней время. Она несет токайское вино, и вот это все. Не забудь использовать свои пальцы.

— Что?

Тут он понял, нахмурился и сложил руки на груди.

— Я бы с радостью превратил ваш традиционный секс в групповуху на радость Вирсавии, но не могу, у меня дела. Нужно навестить Леви, потому что нет у него утешителей среди всех, любивших его.

До визита к Леви у меня оставалось еще примерно три часа, но я решил, что нужно дать Вирсавии и Рафаэлю шанс, а затем оправдаться на Страшном Суде, что не только разрушал человеческие жизни, но и строил их по мере сил.

— Ты уверен? В смысле это твой дом, и все такое.

— Папу не кантуй, ладно? От сквозняка, подувшего с неприятной стороны, он может решить свести счеты с жизнью.

— А если он проснется, а тебя дома нет, а тут мы…

— Трахаетесь.

— Нет, просто мы.

— Скажите, что я уехал искать вечной мудрости в горах Тибета.

И тут я, конечно, должен был пафосно покинуть зал, но Вирсавия позвонила в дверь. Я сбежал по лестнице вниз, на ходу застегивая куртку, открыл ей. Из ее розового рюкзачка торчало темное бутылочное горлышко.