Дарья Беляева - Долбаные города [СИ]

— Какой образ — четырнадцатилетняя девочка с дорогущим вином в рюкзачке из кожзама!

Она отстранила меня, осмотрелась.

— Ну и дыра.

— Знаешь что, Вирсавия…

— Нет, я серьезно. Хотя бы попытайся не быть бедным, ладно?

— Это меркантилистская логика, которая низводит человека до субъекта рыночных отношений и не больше.

Она щелкнула меня по носу.

— Сложно бороться против капитализма с новым айфоном в руке?

— Я заработал на него деньги, торгуя ненавистью к Системе!

От Вирсавии пахло по-особенному сладко, как-то совсем конфетно, и я подумал: либо она изменила своей привычке питаться исключительно сладкими напитками и съела пирожное, либо в супермаркет снова выбросили ароматизаторы для тортов, которые она по какому-то недоразумению считает духами.

— Ты не понимаешь, Макси, — сказала она. — У меня есть идея, как помочь людям! У меня будет серия видосов про разные расстройства, я расскажу людям, почему быть чокнутым — не стыдно. Они будут слушать меня. Люди же меня теперь слушают.

— А мама в детстве все равно тебя не слушала, так что какая разница? Никому не утолить жажду родом из детства, которая толкает нас на свершения.

Она не обращала на меня внимания, ее занимали собственные идеи.

— И ты тоже будешь рассказывать. Но потом. Пока я буду тестить стратегии. И очищать комменты от педофилов. Будет безопасное пространство для людей с психическими расстройствами. Чтобы рассказать свою историю.

— Такое пространство уже есть, это дурдом. До свиданья, солнышко.

Она поймала меня за рукав, и я испугался, что сейчас Вирсавия снова щелкнет меня по носу, но вместо этого она оставила прозрачный, липкий след от блеска на моей щеке. Вирсавия поцеловала меня.

— О, — сказал я и впервые понял, что подходящего слова у меня нет.

— Ты хороший мальчик, Макси.

— Для тебя — какой угодно, солнышко.

Она закрыла за мной дверь, как будто была хозяйкой дома, даже не удивилась, что я ухожу. На прощание Вирсавия сказала:

— Если у меня будет настроение, то я, может быть, оставлю тебе немножко денег.

— Ты ужасная.

Дверь захлопнулась, и я остался один на один с миром, искупавшимся в сумерках. Все стало серым, подернулось дымкой, и я принялся думать, где мне провести оставшееся до визита к Леви время. Если они потрахаются в моей комнате, подумал я, то моя кровать потеряет девственность раньше меня. Мысль была глупая, но ей удалось заставить меня засмеяться.

Я двинулся по дороге. На улице было пусто, и это странно диссонировало с моим внутренним состоянием. Со мной происходило столько всего важного, моя жизнь стремилась куда-то, и направление было незнакомым. А Ахет-Атон просто оставался Ахет-Атоном. Сонным, скучным, спящим городком с одним единственным «Макдональдсом» и старичками, играющими в бридж на верандах, когда погода становится выносимой. Я достал наушники, принялся распутывать их на ходу.

— Макс!

Я остановился, воздел руки в небесам.

— За что, Господь?

— Я уверен, ты заслужил.

Я повернулся, увидел Саула. Он качался на качелях, не так чтобы высоко, наоборот, постоянно тормозя движение, его ботинки взрывали снег, поднимая крошечные, белоснежные фейерверки. Казалось, именно этот процесс ему и нравился. Саул сидел, чуть опустив голову, так что выглядело даже жутковато.

— Чего это ты не наслаждаешься тем, что у тебя есть дом?

— Вышел набраться вдохновения.

Я, помедлив, все-таки решился подойти к нему, сел на соседние качели, принялся раскачиваться.

— В этом доме, — сказал Саул. — Живет Руфь. Ей шестнадцать или вроде того. Она сто пудов сфоткает нас вместе.

— Клево, — сказал я. — Люблю внимание. Так на что тебе нужно вдохновение?

Саул вдруг улыбнулся, принялся раскачиваться сильнее.

— На мультик. Теперь, когда я звезда, его сто пудов оплатят. Я сам буду все рисовать.

— Ты не умеешь рисовать.

— В мультах это неважно.

— По-моему, важно.

Я подумал, что в моем круге общения в последнее время совершенно игнорируют необходимость быть квалифицированным хоть в чем-то.

— Он будет называться, — сказал Саул. — «Дядюшка Ничто».

— Звучит стремно.

— Расслабься. Я просто люблю мультики из девяностых. Мой любимый — «Доктор Кац». Только из-за него я вообще согласился на психотерапию.

— Ладно, — сказал я. — И в чем суть твоего собственного мультика?

Саул неторопливо сказал:

— Он про людей, умерев, они превратились в игрушки, которые когда-то подарили своим детям или племянникам, или там внукам. Здесь есть мораль. Никогда не выбрасывай игрушки. В них могут жить души твоих умерших родственников.

— А дядюшка Ничто?

— Он никогда никому ничего не дарил.

— Ты больной, Саул.

— Ты тоже больной, — он пожал плечами. — Но, короче, в каждой серии Дядюшка Ничто будет бездомный и неосязаемый, и когда все другие игрушки в отсутствии детей будут разговаривать и двигаться, он будет просто наблюдателем. Голосом за кадром. Фактически самим зрителем.

— Стремно, — сказал я. — Удивлюсь, если это купят.

— Купят, потому что меня все любят.

— А меня тогда сделают сенатором.

— Может и сделают.

В Сауле меня подкупала какая-то особенная, флегматичная незлобивость. Мне хотелось спросить, куда, в таком случае, деваются души родственников детей из приюта, которым никогда не дарили игрушек, и не его ли отец этот самый Дядюшка Ничто, но я не стал. Саул хотел со мной подружиться, и это было приятное обстоятельство. Я почти преодолел свою зависть к его пижонски изящному мышлению.

— А ты? — спросил Саул. — Если бы мог что-нибудь сделать, то что бы?

— Книгу бы написал, — сказал я. — О мире победившего неолиберализма, где финансисты пишут эротические романы, а в интернете людей склоняют к самоубийству, и все это на фоне диффузного геноцида. Упс. Обидно, когда реальность опережает фантазию, а?

— Мне не обидно.

— Думаю, ты просто с этим никогда не столкнешься.

Мы оба засмеялись.

— Знаешь, — сказал вдруг я. — У меня такая каша в голове. Теперь, когда меня слушают, я понимаю, что повторяю одни и те же вещи. Типа мы все люди, и это важно. Каждый человек на земле — человек.

Саул засмеялся, я достал пачку, и Саул вытянул из нее сигарету.

— Что я могу говорить только всякие банальные вещи, но не могу предложить ничего реального и значимого. А что вместо? Как вообще все должно быть устроено, чтобы Макс Шикарски не докапывался? Может быть центр без периферии и процветание без бедности? Вообще-то как быть с людьми, которые нас ненавидят? Короче, я думал, что я все знаю, а оказалось, что я ничего не знаю.

Саул долго молчал. Мы смотрели на темнеющее небо, чернильное пятно, в которое оно превращалось, грозило распространиться повсюду.