Стивен Чбоски - Воображаемый друг [litres]

– в войнах побеждают хорошие парни, эдди. слушай бабушку.

– они хотят убить твоего брата, мэтт.

– защити мстителей, майк.

так и не зайдя внутрь дома, оН скользнул вниз по лестнице.

оН крался вдоль поляны, оставляя позади следы, похожие на клочки облаков. оН шептал всякому, как шептал мэри кэтрин, когда та в машине наехала прямо на кристофера. шептал миссис хендерсон, чтобы та делала пометки в книге. шептал кристоферу, когда тот шестеро суток проспал на дереве. гладил его по волосам, всегда улыбчивый. всегда спокойный. всегда ласковый. касался людских рук. тот самый едва ощутимый зуд. люди думают, это кожа пересохла. как бы не так. этО Я. оН был вкусом алкоголя на губах у миз ласко, таким настоящим, что, отходя от пьяного дурмана, она рыдала. оН был экстазом, который всякий раз испытывала дебби данэм, покуда ею снова не овладевало чувство стыда и одиночества. оН был мыслью, мечущейся в голове дага.

она тебе изменила, даг. она шлюха и она тебе изменила.

хочешь девственницу? ты получишь девственницу, даг.

ты знаешь, что делать. и куда идти.

оН был обещанием семидесяти двух гурий [72]и хОхОтком в семьдесят третью ночь.

больше никаких гурИй. только семьдесят две несчастные жЕны и прожитое время. час настАл.

оН был их мечтами и памятью, мыслями и тайными желаниями.

коими оставался сотни лет.

но с кристофером оказалось иначе.

с кристофером оказалось лучше.

сперва оН даже не понял, так давно это произошло. но через несколько мгновений все стало ясно. оН снова почувствовал запах. то было не воспоминание о запахе. а истинный запах. сосновой хвои, свежей и влажной, как секс. десятки лет оН не чувствовал себЯ настолько живым. пока не появился дэвид олсон. дэвид мог егО отсюда вызволить. но оН оступился – и дэвид ускользнул у негО между пальцев, как песок. и емУ пришлось искать другого ребенка. не на земле. а во времени. он наблюдал через стекло за реальным миром. ждал. шептал. как долго он этого ждал. десятки леТ, как дети ждут школьный автобус. и автобус наконец пришел. в этот самый день. к эТому самому мальчику.

славный человек снова обогнул поляну. мокрая трава щекотала емУ стопы. поскрипывал талый снег. как замечательно. оН миновал козий мостик. человек, спрятавший в выдолбленном бревне блудницу, кричал, а лицо его поедали олени. снова. «пожалуйста, положи этому конец!» – я виноват.

оН удалился из леса.

оБвел взглядом пейзаж, озаренный голубой луной. по скользкому лугу вышел на дорогу, которуЮ построил, чтобы сжечь ее. дорога, подобно прогретым над очагом чулочкам, согревала еГо озябшие стопы. из кустов с криками вынырнул человек в девичьей скаутской форме. парочка бросила целоваться и сквозь безумие в глазах даже успела на нЕго взглянуть.

– сожалеем, мы виноваты!

оН шептал им в уши. они забывали. и лишь продолжали заводить друг с другом тайные романы. чувствуя боль, причиненную каждым поцелуем умирающим супругам. как тот мужчина, который открывает полиции дверь и узнает об убийстве сына. десять минут беспокойства. десять минут отчаяния. тридцать секунд восторга с появлением на свет ребенка. затем – десять минут беспокойства. десять минут отчаяния. до бескОнечности. по еГо расчетам, убивший того ребенка человек сейчас уже один миллион триста четырнадцать тысяч раз испытал боль, которую причинил родителям. люди считали, что в конце концов привыкнут к вечности. неужели не понятно, что нельзя привыкнуть к тому, чего не испытывал? ответ, конечно же, – нет. но оН полагал, что уж теперь кто-нибудь да уразумеет, как все устроено.

здесь каждый день был первым.

вскоре так же будет и на земле.

оН взглянул на выстроившихся по обеим сторонам дороги человеков-почтарей. они ждали своей очереди в вечность. и не знали, что увидят, когда, наконец, расстегнутся у них на веках застежки-молнии. то ли верхушку облака. то ли это место. до бескОнечности.

и тут оН заметил

ее.

она ползла по газону. отчаянно пыталась вернуться в стоявший на углу дом дэвида. причем уже начала исцеляться. она всегда умела исцеляться. и всегда исцелялась. оН мог довести ее до безумия. из всех ее слов оН мог сделать пугающие крики. оН мог запросто взять и превратить все ее материнские порывы и возгласы «убегайте. он зло. не надо ему помогать». в шипение, кошмары и неистовство, которые приводили в ужас тех самых детей, которых она пыталась спасти. оН мог обратить всю ее доброту в террор с такой же легкостью, с которой емУ удавалось превращать человеческую любовь в народные войны. неважно, сколько раз оН вонзал в нее нож. сколько раз оН в нее стрелял.

убить ее оН не мог.

и она держала еГо здесь.

до бескОнечности.

они друг друга уравновешивали, как двое ребятишек на качелях. энергия между ними переплеталась, как океанические приливы и отливы. власть не принадлежала ни одному из них. они всего лишь ее направляли через воду, как силу притяжения луны. несколько десятков лет она. потом оН. за исключением тех редких случаев, когда емУ удавалось отыскать еще более уникального ребенка. такого чистого. такого доброго. такого доверчивого. достаточно сметливого, чтобы понять все, кроме одной детали, которую приходилось скрывать, как задыхающегося в шляпе кролика.

кто из них двоих на самом деле дергает за веревочки.

за сотни лет оН опробовал множество историй. и емУ удавалось извлекать из своИх ошибок уроки. в конечном счете оН, как бы иронично это ни звучало, понял, что лучшая стратегия – честность. в любом случае кристофер был слишком умен, чтобы не обнаружить в истории противоречий. таким образом, львиная доля егО рассказов оказалась правдой. миры действительно разделяло некое одностороннее зеркало. и можно было шепотом обращаться к людям из реального мира. на самом деле дом на дереве представлял собой портал между этими мирами. существовало четыре входа. три выхода.

но

воображаемый мир был не совсем воображаемым. для третьего выхода всего-то требовался ключ. и из них двоих злом сочли бы отнюдь не шептунью.

все, кроме неГо.

оН ее поднял, переломанную, истекающую кровью. она еГо оплевала. обругала последними словами. смерила пристальным взглЯдом. глаз да глаз. глас да глас. достав тупой серебряный клинок, оН заточил его о зубы, как цирюльник правит опасную бритву о кожаный ремень. клинок этот он вонзил ей в грудь. затеМ вытащил лезвие из ее плоти. рана тут же затянулась. раз за разом оН вонзал в нее серебряный клинок, как дятел долбит клювом древесный ствол. он чувствовал, как хрустят ее кости, затупляя клинок, покуда серебро вовсе не сточилось. и она действовала так же. Всякий раз. до бескОнечности.

– когда же ты, наконец, сдохнешь? – сокрушался оН.