Татьяна Замировская - Земля случайных чисел [сборник litres]

– Снова твои мрачные воспоминания как жанр, – хмыкнула Лия. – Бальзам как бальзам, просто, видимо, ты пила его в какие-то черные дни.

– Тогда за них и выпьем – за черные и недосягаемые дни нашей цветущей юности! – улыбнулась бабушка и сделала маленький глоточек. Я взяла рюмочку и выпила ее залпом, потянувшись ледяными пальцами за чаем, – хотя, конечно, по правилам следовало вылить рюмочку не в себя, а в теплый чаек; так, наверное, черные дни нашей цветущей юности, разбавленные монотонной субстанцией взрослой будущей жизни, делают ее то ли немного ярче, то ли просто добавляют полынной горечи.

В ту же секунду я оказалась около кинотеатра «Молодость» с маленькой бутылочкой бальзама «Чорный бусел» в руках. Около меня стояли мои верные боевые подруги Маша и Ядя: юные, курносые и воинственные, как язвенная болезнь.

– Глотни еще, – сказала Ядя. – Сразу все забудешь. Он уже ушел, все, точно. Я видела, на остановку пошел троллейбусную. Как увидел тебя, так развернулся и ушел.

– Да не ее он увидел, все она правильно говорит, – сказала Маша. – Он увидел там у кассы Ясю с Сережей. и сразу же ушел. Он из-за Яси убежал.

– Он из-за обеих убежал, обеим было стыдно в глаза смотреть, он просто не знал, что вы обе тут будете, причем Яся даже не одна, а с мужиком. Пусть дома теперь сидит и никогда не увидит живьем Киру Георгиевну.

– Увидит, – сказала я. – Мы случайно ее на Привозе встретим через четыре года. Но все равно никто никого не узнает, хотя как бы и прецедента не будет.

Ядя покачала головой и забрала у меня бутылочку. У меня закружилась голова, я показала знаками: дай еще, мне плохо, у меня трясутся руки. Ядя показала знаками, пародирующими мои: отстань, ты должна успокоиться, перестань так нервничать из-за этого мудака. Мне хотелось сказать себе: не нервничай, все пройдет, и ты даже не представляешь, как именно оно пройдет, – но никакого доступа ко мне у меня не было. Все было ужасающе реальным: и асфальтовая снежная течь под ногами, и морозный гомон на белом крыльце, и погасшее обшарпанное некогда неоновое слово «Молодость» над нашими головами, и ощущение дрожи в кончиках пальцев.

Мы зашли вовнутрь – я на подкашивающихся ногах; Маша и Ядя поддерживали меня с двух сторон. Я увидела Ясю и Сережу, смущенно кивнула им. Яся улыбнулась и отвернулась. Действие морозного глотка бальзама понемногу отступало, как и этот мучительный флешбэк: я зажмурилась и перебирала ногами, как медленное конвейерное животное, ожидая, когда все наконец-то закончится. Я совершенно забыла, как нужно себя вести, чтобы вести себя правильно. Меня все время тормошили, я чувствовала себя отвратительно, мне хотелось повторять себе: эй, все закончится хорошо, но меня во мне не было, а все, что во мне было, являлось лишь этим намерением хоть как-то сообщить себе, что все закончится хорошо.

– Когда мне станет получше, – наказала я Маше и Яде, – обязательно скажите мне, что я просила себе передать, что все закончится хорошо. Я видела будущее. Его было много. Райские сады, вся брынза Привоза, все собаки Бугаза. Нью-Йорк, Бродвей, апокалипсис. Мы все умрем, но всё увидим.

– Как ты нас уже с этим достала, – сказала Ядя. – Почему бы тебе просто не сделать из этого всего сценарий и не прислать его Кире Георгиевне?

– Потому что она сделает еще один фильм по собственному сценарию, а потом принципиально откажется снимать, вот почему, – ответила я.

– И мы все умрем, – подытожила Ядя и запела. – Мы все умрем, мы все умреееем! Человек смертен, поэтому он умреееет! Биологическая смерть неизбееежна! Мы этот сценарий не будем снимаааать! За нас его снимет зеленая смеееерть!

Я хотела сказать Яде, что ей не стоит выпендриваться, потому что за нее никакая зеленая смерть ничего не снимет, и она уже через пару лет удачно выскочит замуж и родит двойню, но тут я поняла, что я сижу за антикварным круглым столом мореного южного дуба в квартире арт-бабушки моей подруги Лии, и Лия смотрит на меня так, словно меня уже сняла зеленая смерть – причем сняла не как сценарий, а как котика, от ужаса забравшегося повыше на шаткое древо.

– Ты прямо как-то травматизирована этим бальзамом, – сказала она. – Успокойся, это всего лишь алкоголь. Не нужно все так связывать друг с другом. Как ты это называла? Апофения? Так вот, у тебя апофения не творческий метод, а диагноз.

– Любой творческий метод – это диагноз, девочка моя, – назидательно сказала бабушка. – Я вас оставлю на 15 минут, мне нужно срочно позвонить моему страховому агенту, потому что мы тут как раз пытаемся разобраться со всеми этими картинами.

Когда бабушка вышла из гостиной, я сказала Лии, что у меня случилось что-то вроде флешбэка невероятной мощи: то ли воспоминание, то ли путешествие, то ли – предположим – перезапись.

– Я поражаюсь тому, как ты вообще функционируешь с такой впечатлительностью, – вздохнула Лия. – Ну что там такого было? Мужик какой-то бросил? Мне вообще кажется, что ты все придумываешь. Ты не похожа на человека, которому нравятся мужики. Может, тебе просто выгодно так считать про себя?

– А что, если, скажем, у этого бальзама вышла какая-нибудь, предположим, бракованная партия? Ты только представь. И вот эта бутылка – из той самой партии. С той самой травкой. И когда ты выпиваешь рюмочку – твое сознание оказывается внутри тебя ровно-ровно в тот момент, когда ты выпивала ровно-ровно предыдущую рюмочку. Представила? И вот представь, что это длится буквально несколько минут – ровно столько травка действует на нейронные связи. И у тебя есть только эти несколько минут – но что можно сделать за несколько минут? Скажем, спасти мир за несколько минут – вот что бы ты сделала? Вот выпей свой бальзам – посмотрим, что будет.

– Ничего не будет, даже если и так, – ответила Лия. – Потому что я никогда раньше не пила эту дрянь. Даже в те несколько лет, когда я жила в Риге – хотя я была подросток тогда и должна была что-то пить, – не пила. Мама приносила какой-то бальзам, который ей дарили на работе в посольстве, но не такой, в глиняном горшке.

– Ну или, предположим, это не путешествие в предыдущую рюмочку, а просто перезапись, – продолжила я. – Скажем, бракованная партия бальзама позволяет тебе перезаписывать собственные воспоминания – но только те, которые относятся к предыдущей рюмочке.

– Может, у тебя просто эпилепсия? – предположила Лия. – Иногда приступы так и происходят, в виде флешбэков ретравматизирующих воспоминаний. Ты как будто переносишься в прошлое и видишь все с пугающей отчетливостью.

– И перезаписываешь, – подтвердила я.

– Нет, это фигня, – сказала Лия. – Мне кажется, что про это уже много кто писал. Придумай что-нибудь другое, это не катит.