Л Льюис - Живая в смерти

В центре стоял длинный стол на козлах. На нем остались следы их импровизированного ужина: полупустая бутылка виски, кувшин пива, стаканы, тарелка сэндвичей. Справа — обшитая шпунтовой доской стена с несколькими прекрасными гравюрами в картонных рамках. Напротив — стеклянная дверь к лестнице на палубу. В дальнем углу пара встроенных в стену коек: одеяло на верхней смято — Кэри забыл о нем во время своего панического бегства.

Эйстон вытянул руку с необычным кольцом и коснулся стола. Тот казался твердым, настоящим. Он постучал по поверхности, и окоренная сосна отозвалась глухим звуком. Камень в кольце отразил свет висящей лампы, наполнившись странным коричневатым мерцанием, прозрачным и матовым одновременно.

Эйстон сел на один из складных стульев и устремил взор на кольцо, нарочно изгоняя из сознания все прочие мысли. Камень словно бы разбухал, в то время как окружающие предметы меркли и отдалялись, и вскоре занял все поле зрения оккультиста. Не отдавая себе отчета, Эйстон склонил голову и вгляделся еще пристальнее. Камень стал менять цвет. Он потемнел, вспыхнул снова, и медь запекшейся крови постепенно уступила молочно-зеленому сиянию. Становясь чище, оно нарастало вместе с ощущением погружения в иной, полупризрачный мир — ни сухой, ни влажный, ни теплый, ни холодный. Эйстон растворился в нем и завис, покачиваясь в некой среде, которая держала его, оставаясь неподвижной. В его невесомости она казалась похожей на воду, но ею не была: он не тонул, течение отсутствовало, а значит, не приходилось тратить усилия, чтобы остаться на плаву. Разлившиеся вокруг покой и молчание казались нереальными, не принадлежащими подлунному миру. Эйстон словно оцепенел, был ни жив ни мертв, но соображал по-прежнему ясно.

Движение в клубящемся сумраке привлекло его взгляд к фигуре, вяло извивавшейся поодаль. Он смотрел на ночную гостью Рэймонда и благодарил господа, что описание друга частично приготовило его к этому зрелищу. Эйстон видел мертвецов на полях сражений, тела вытащенных из моря утопленников и привык созерцать увечья, но, как и сказал Кэри, ужас, внушаемый этим созданием, состоял в том, что оно цеплялось за жизнь — по всем нормам медицины немыслимую уже много недель или месяцев!

Истерзанные, распухшие ноги отбивали бесконечный ритм в податливой пелене, как у болтавшегося в воздухе висельника. Сбитые, наполовину съеденные руки слепо скребли пустоту. Глаз не было — в глубине рваных дыр копошились жадные змеи.

Вокруг лохмотьев, оставшихся на разлагающемся трупе, сновали косяки деформированных, странных рыб — единственных живых тварей в этом нечестивом королевстве. Прильнув к руинам лица, они отрывали волокна плоти с легкостью стайки пескарей, вьющихся над приманкой.

Преодолевая сильнейшее отвращение, Эйстон заговорил, и слова, неожиданно громкие и ясные, наполнили тишину.

— Расскажи, что тебе снится, — попросил он и тут же отвел глаза.

Ответом ему стал мерзкий булькающий стон — легкие мертвой снова пытались дышать. Секунду спустя раздался надтреснутый искаженный голос:

— О боже! Здесь… кто-то есть?

— Да, расскажи, что тебе снится, — повторил он. — И лежи смирно, иначе сделаешь себе только хуже.

Эйстон говорил мягко и ласково — тоном доктора у постели больной.

— Тебе очень нездоровилось, — добавил он, справившись с подступившей паникой, пытаясь не замечать бульканья органов, что должны были гнить во тьме.

— «Лежи смирно», — произнес ужасный голос. — Как мне лежать, если я все время плыву, а рыбы и черви пожирают меня: отхватывают кусок за куском, чтобы в конце ничего не осталось. На прошлой неделе или в прошлом году… они выели мне глаза — я слишком устала моргать и не смогла отпугнуть их. «Лежи смирно»! Плоти на спине больше нет — между водой и сердцем только голые кости! Взгляни, если можешь. Я не сплю. Я все чувствую… — Рука с длинными ногтями на миг нырнула в лохмотья и вытащила из них извивавшегося угря.

— Этот… ел мой желудок. Смотри, если у тебя остались глаза. Мои они забрали. Я слепа, говорю тебе, слепа!

Эйстон содрогнулся — позвоночник будто сковало льдом. Никогда в своей долгой и разнообразной практике он не встречал и даже вообразить не мог подобного призрака! Но Кэри, как и все люди, ждал, что он примется за дело с хладнокровием опытного хирурга. Они взваливали на него ношу, угрожавшую их собственному рассудку. Считали, что ему к такому не привыкать и под силу справиться со сверхъестественным злом, о котором он знал совсем мало. Зачем, ради всего святого, он занялся изучением призраков и зачем, зачем поведал о своем таланте другим?.. Впрочем, иногда людям и духам необходима помощь.

Теперь она нужна этому созданию — уже не ясно, кем, мужчиной или женщиной, было оно до распада, — и он сделает все, что в его силах.

Эйстон подождал, пока стихнет паника, и вновь примерил на себя роль доктора.

— Тебе надо успокоиться, — настаивал он, — иначе выздоровление будет долгим. Твое тело сейчас в безопасности в больнице, а разум все еще во власти пережитого кошмара… Мысли о рыбах, которые выели твои глаза, лишь его часть. Твое лечение должно проходить в темноте.

Уверенность в голосе Эйстона благотворно подействовала на истерзанный, обескураженный труп, качавшийся перед ним.

— Спасибо, доктор… Я… я вам верю. — Слова срывались с губ с ужасающим усилием. — И попытаюсь рассказать вам… но… рыбы так и кишат внутри.

— Забудь о них, — мягко ответил Эйстон, удивляясь, что голос не подводит его при виде снующих вокруг и лакомящихся чужой плотью мерзких тварей.

— В общем, — заговорила мертвая, — мы с Флорри легли спать на ялике. Ой!.. — И спохватилась: — С ней все в порядке?

— Конечно. Завтра она сможет тебя навестить, — солгал Эйстон.

— Затем, не знаю, как скоро, я уснула — мне привиделось, что я выбралась из лодки, только не в камышах, где мы стояли, и поднимаюсь по стертым полузатопленным ступеням в какой-то пустой дом. Там был огромный зал — деревянные проемы без дверей уводили в разные комнаты, все в паутине, и вниз, к бассейну, полному тихой зеленой воды… как в римских банях, знаете?

Эйстон кивнул прежде, чем осознал тщетность движения.

— Да, — тихо добавил он.

— Вода так и манила, и я почему-то подумала, что будет не холодно, хотя бассейн устроили в доме и солнце его не касалось. Я просто спустилась по ступеням, не раздеваясь, во сне это было неважно, а затем нырнула… не в воду, а в эту зеленую субстанцию, где мы теперь плаваем. — Ее голос вновь поднялся до визга.

— Не забывай, я этого не вижу, — резко оборвал Эйстон и сразу простил себе новую ложь.

— Нет! О нет! И правда забыла, — раздалось с недоумением. — Затем, доктор, я вдруг поняла, что сплю и стала ждать пробуждения, но этого не случилось. Я не могла проснуться: пыталась изо всех сил, закрыла глаза, представила ялик и спящую в стороне Флорри и открыла их вновь. Передо мной простиралась все та же зелень, и я зажмурилась еще раз и, пытаясь нащупать фонарик, коснулась извивавшихся рыб. Тогда я решила, что вернусь прежним путем, но не смогла отыскать ступеней, а потом обнаружила, что и вовсе не могу двигаться: руки и ноги меня хоть и слушались, но толку было мало. Пыталась плыть, а на самом деле висела, застыв в этой не-воде. С тех пор я здесь, и, кажется, прошли годы… Сперва я проголодалась, но есть было нечего, а затем пришла жажда — такая страшная, что я попробовала пить окружающую зелень, но ничего не вышло, ведь это не жидкость. В любом случае я ей дышала. А затем рыбы набросились на меня — не все сразу, поодиночке, — приближались ко мне и кусали. Некоторое время спустя они осмелели и стали подплывать косяками. Я пыталась отбиваться, но их было слишком много. Они накидывались со всех сторон, вырывая из тела кусочки плоти. Прошло много времени прежде, чем им удалось обглодать мои руки и ноги, — я постоянно отгоняла их, напоминая себе, что это кошмар, именно кошмар, ведь я не мертва, но он все длился, длился и длился. Я не могла проснуться! И до сих пор не могу. О, доктор, распахните ставни, дайте мне вновь увидеть солнечный свет, чтобы я, наконец, очнулась и забыла тот ужасный бассейн и рыб.