Амброз Бирс - Летать или бояться

Джон направился в салон второго класса, но прежде чем ему удалось опустошить первую багажную полку, его желудок послал очередную дозу горячих испражнений к точке выхода. Джон проковылял в туалет, на ходу расстегивая брюки, и содержимое кишечника исторглось из него прежде, чем он успел сесть на пластмассовую крышку металлического унитаза. Распространившаяся вонь не поддавалась никакому описанию. Сквозь нее каким-то необъяснимым образом пробивался запах апельсинов. Кишечная затычка открылась снова, испражнения вырывались мощными залпами. Теперь ему стало нехорошо, закружилась голова, мозг его можно было сравнить с инвалидом, которого никто не навещал уже несколько месяцев. Опорожнив кишечник, он вымыл руки.

Соблюдение приличий его больше не заботило. Он прошел вдоль первого прохода, распахивая верхние багажные полки и варварски вышвыривая их содержимое на пол. Довольно скоро он оказался по колено завален багажом. Неужели придется все это перерыть? Нет. Он осознал, что дал слишком много воли гневу, поэтому пришлось восстанавливать спокойствие, чтобы внимательно обыскать сумки. Джон перешел во второй проход, по дороге нажимая на замки багажных полок до щелчка, после которого дверцы сами медленно поднимались. Сколько же всего в этом самолете держалось на пластмассовых шарнирах! Он пари́л в металлической капсуле прямо под кромкой космического пространства, между тем как гигантские двигатели в пятнадцати метрах от него изрыгали невидимый тысячеградусный огонь. Это было ненамного удивительнее, чем реальность, внутри которой он оказался заперт.

Янику он нашел в третьем от конца прохода багажном отделении – хотя, учитывая, что багажные полки были соединены по три, фактически она занимала весь последний отсек, и при этом все равно едва в него втискивалась. Ее разбитое лицо со скосившимися глазами и ртом, заклеенным скотчем, отправило Джона в нокаут с мощью боксерского удара. Когда же он наконец нашел в себе силы снова взглянуть на нее, то увидел, что одна ее рука свешивается с полки. Она чуть-чуть подрагивала в такт вибрации самолета, которой сам Джон уже не ощущал. Он осторожно снял ее с полки. Когда ее тело лишилось опоры, ему показалось, что она набрала полсотни лишних килограммов веса. Он упал спиной на кучу ручной клади с выступающими из нее твердыми углами, Яника – на него.

В скошенных глазах Яники, оказавшихся почти вплотную к его собственным, но не видевших его, будто застыло выражение некоего последнего нежеланного знания. Высохшие сгустки запекшейся крови забивали ей ноздри. Щеки были покрыты паутиной лопнувших капилляров, сине-багровые вены на лбу и висках просвечивали сквозь кожу. Джон столкнул ее с себя, издав громкий протяжный обезьяний крик. Он попытался сорвать клейкую ленту с губ Яники, но звук мертвой кожи, сдираемой с мышц, оказался настолько мерзким, что он, бросив все как есть, помчался обратно в салон бизнес-класса.

Джон решил еще раз попробовать разбить дверь пилотской кабины компрессором, причем на этот раз не прекращать усилий до победного конца. Вбежав в салон, он увидел, что экран, на котором высвечивалась предполетная информация о правилах безопасности, опускается вниз. Затем беззвучно выключилось все освещение. Джона охватила паника. Сделав два шага, он споткнулся и упал. Ничего не видя, отползая назад, в салон второго класса, по груде наваленного багажа, он вспомнил неандертальцев. Назад, назад, в укрытие. Но укрытия не существовало. То, что он испытывал до сих пор, еще не было страхом. Страх оказался жидким, он циркулировал в его крови, заполнял резервуар мозга. Теперь Джон знал: настоящий страх черпает силу не в том, что может случиться, а в том, что случится наверняка и вы это точно знаете. У него над головой послышался тихий гул, он узнал его: по всему салону второго класса опускались экраны поменьше. Джон взглянул на ближайший. Он был включен, но пуст, мерцал, как виниловая пластинка, и был темнее, чем окружающая темнота.

Затем появилась зернистая картинка цифрового видео, хотя по нижнему краю бежала размытая волна. Джон находился слишком далеко, чтобы разобрать, что там изображено. Он встал. При ближайшем рассмотрении это оказалась маленькая обшитая фанерой комната, снимаемая с высокой точки в углу. В комнате находились две фигуры. На стуле за маленьким столом – женщина. Вокруг нее ходил мужчина в тяжелых ботинках, свободных черных брюках, черной безрукавке и черной лыжной маске. Звук был тихим и удаленным, очевидно, записанным без выносного микрофона. Сквозь снежную пургу помех Джон не сразу узнал Янику. Судя по всему, она была привязана к стулу и тихо, безнадежно плакала. Мужчина посмотрел в камеру, подошел к ней поближе и рванул ее. Видимо, камера не была закреплена, может, кто-то держал ее в руках. Изображение завертелось, но, несколько раз дернувшись, быстро стабилизировалось.

Второй мужчина, одетый точно так же, вошел в комнату через не попавшую в объектив дверь. Глядя прямо в камеру, он закрыл за собой эту дверь со странной деликатностью. Первый, тот, что теперь управлял камерой, должно быть, увеличил масштаб изображения, когда приблизился второй: его лицо в лыжной маске не заполнило экран постепенно, а ворвалось в него. Джон в упор смотрел на человека, тот, в свою очередь, в упор смотрел на него. Это тоже напоминало путешествие во времени. Теперь, когда самой Яники не было видно, ее рыдания сделались громче и пронзительнее. Или, может быть, она просто так отреагировала на появление второго мужчины.

Сам человек ничего не говорил. И в глазах его почти отсутствовало какое бы то ни было выражение. Отвернувшись наконец от камеры, он сел за стол и чем-то занялся – как понял Джон, стал что-то писать. Закончив писать, он снова обернулся к камере и поднес к ней тонкий белый листок, заполненный буквами, почти идеально прилегавшими друг к другу. То, что там было написано, оказалось для Джона неожиданным. Тем не менее он испытал благодарность, потому что теперь хотя бы понимал, что происходит и почему. Прежде чем переключить внимание на Янику, которая теперь уже выла в голос, мужчина положил бумажку на стол. Что же касается надписи, то она так и стояла у Джона перед глазами: «КАТЕГОРИЯ 1».

После выступления Илви спросила Джона, не согласится ли он выпить в Старом городе с нею и несколькими другими участниками, включая даму, выступавшую до него. Неужели эта женщина действительно так глупа? Джон отказался от приглашения с супервежливым поклоном и тысячей извинений, сославшись на усталость. Он начинал чувствовать себя здесь неким ненавистным призраком – не столько человеком, сколько неприятной идеей. Когда он шел к выходу, люди бросались врассыпную, словно он нес зажженную петарду, выстреливающую снопы искр. «Сколько же еще предстоит это терпеть?» – подумал он.