Амброз Бирс - Летать или бояться

– Но тебе все же придется говорить обо всем этом, не так ли? – спросила жена.

Джон сам часто подобным образом осаживал своего адвоката. Он не боялся защищать себя при условии, что его собеседник не окажется оголтелым пропагандистом. После того как Джон дал интервью «Эсквайру», его адвокат неделю с ним не разговаривал. А потом прочел не такое уж нелестное резюме журнала и сказал:

– А вы хитрец, советник.

Джон улыбнулся жене. Разумеется, он будет говорить обо всем этом. Но он знал, что можно говорить, а чего нельзя. Он ведь юрист.

Когда он сообщил организаторам конференции, что приедет, те были удивлены не меньше, чем обрадованы. Он – единственный участник-американец, сказали они, и поэтому его вклад в дискуссию неоценим. Было решено, что он выступит с часовым докладом перед окончанием вечернего заседания, а потом ответит на вопросы, часть из которых, предупредили они, могут оказаться враждебными. Джон ответил по электронной почте, что это будет чудесно. Ему доводилось выступать перед аудиториями, более кровожадными, чем, по его представлениям, может собрать Эстония. Прежде чем дать согласие, он связался с посольством в Таллине. Там были в курсе готовящейся конференции и пожелали ему успешной поездки. Он подозревал, что это последнее, что он от них услышит.

Через полгода он провел два часа в аэропорту Хельсинки, ожидая пересадки. Когда два представителя финской службы охраны остановились поболтать возле выхода на посадку, которой ожидал Джон, он почувствовал необъяснимую нервозность. Не то чтобы Интерпол выписал ордер на его арест. Но какой человек может быть совершенно спокоен, зная, что суды на двух континентах рассматривают вопрос о его виновности в совершении преступления против человечности? Он считал, что находиться здесь – смелость с его стороны. На самом деле нет. Эта мысль была ему отвратительна. Он был преподавателем и юристом – именно в таком порядке – и не помнил, когда в последний раз повышал голос. Он не помнил, чтобы за сорок лет своей жизни намеренно причинил кому-нибудь зло. Финские стражи порядка ушли.

Джон поднялся на борт самолета до Таллина, заново подпитавшись энергией анонимности. К тому времени, когда в иллюминатор по правому борту стали видны шпили и красные крыши пункта его назначения, он был уверен, что сделал правильный выбор. До своего отеля в Старом городе он добрался уже в полдень. Процесс регистрации оказался неожиданно приятным. Организаторы конференции прислали цветы. Он позвонил им, чтобы выяснить, как доехать до места, где будет проходить вечернее заседание. Оказалось, что зал располагался менее чем в трех кварталах, в другом отеле – «Виру». Нет-нет, спасибо, он сам дойдет туда пешком. Его выступление было назначено на восемь часов вечера. Это означало, что у него целый свободный день в Таллине, и он потратил его на то, чтобы выспаться и смахнуть с себя кошмар суточного перелета через десять часовых поясов.

В пять часов Джон был бодр, выбрит, одет в костюм цементного цвета с голубой рубашкой (без галстука) и шел по Старому городу в поисках места, где поужинать. Организаторы предлагали прислать сопровождающего, но он отказался. Он хотел обозначить свое присутствие на конференции с той же неожиданностью, с какой, бывало, входил в класс. Если кто-то из участников конференции действительно хотел вступить с ним в конфронтацию, то чем меньше у них будет времени нажать на болевые точки, тем лучше. Прелести Старого города были многочисленны и совершенно нелепы. Никакое человеческое существо не могло бы здесь жить. Все это выглядело как съемочный павильон для какого-нибудь эльфийского эпоса. Улицы – таких грубо мощенных мостовых он в жизни не видел, – казалось, меняли названия на каждом перекрестке. Вдоль большинства из них тянулись пивные бары, рестораны, магазины, торгующие янтарем, – и больше ничего. Туристов было легко отличить от местных жителей: все, кто не работал, были туристами. У средневекового ресторана на Ратушной площади молодые эстонцы, одетые как девицы и кавалеры из Ганзейского союза, наблюдали, как их коллеги изображали поединок на мечах. На одной из улочек длиной в один квартал ветерок донес до него запах метана: трехсотлетней давности трубы канализации были лишь малой частью таллинского прошлого, нуждавшегося в модернизации. Сходство многочисленных декоративных черных шпилей на церквях Старого города вводило его в заблуждение. Каждый раз, когда он избирал один из них своим компасом, указывавшим, как он считал, на отель «Виру», выяснялось, что это какая-то другая башня. В течение двух часов он бродил, чувствуя себя немного заблудившимся.

По высоте и архитектурной брутальности «Виру» Джон догадался, что в советскую эпоху тот был отелем «Интуриста». В вестибюле он увидел «стену славы», на которой были запечатлены имена самых знаменитых гостей: спортсменов-олимпийцев, музыкантов, актеров, арабских принцев и даже самого президента. Его заключенная в рамку записка управляющему отеля на листе бумаги с официальной шапкой Белого дома гласила: «Благодарю также за красивый свитер и шляпу». После консультации с дежурным администратором за стойкой, поездки в лифте на этаж, где проходила конференция, и химической атаки одуряющими духами ехавшей вместе с ним дамы Джон прошел по толстому ковру коридора к столу регистрации. Сидевший за ним молодой человек указал ему на группу людей, которые вежливо ожидали перед входом в конференц-зал, когда оратор закончит свою речь. До выступления Джона оставалось полчаса. Он присоединился к ожидавшим удобного момента войти в зал, щедро украшенный позолотой и люстрами.

Оратором была немка. По переводу ее речи, воспроизводившемуся на экране на французском, эстонском и английском языках (его тоже попросили заранее прислать текст своего выступления, что он и сделал, заручившись обещанием организаторов поручить перевод носителю языка), Джон понял, что его ждет более жесткий прием, чем он предполагал. Все употреблявшиеся ею клише он уже слышал раньше. Она закончила свою речь под аплодисменты, ответила на вопросы, после чего был объявлен десятиминутный перерыв. Когда люди стали подниматься со своих мест, другая женщина в глубине зала заметила Джона и, узнав его, с улыбкой направилась к нему. Джон двинулся ей навстречу, маневрируя среди встречного потока участников.

Это была Илви, одна из организаторов, с которой он все это время держал связь, профессор юриспруденции Тартуского университета. Очень молодой профессор, что сразу расположило к ней все еще моложавого на вид Джона. Они обменялись рукопожатием, после чего Илви начала стискивать ладони, словно лепила маленький глиняный шар. После обмена любезностями – как прошел полет, удалось ли поспать, понравился ли Таллин – она спросила: