Иса - Бал ты мор

— Что за бред… Мне кажется, ты просто боишься чего-то.

— Я всегда боялся себя. Мне казалось, что мной движет страх. Теперь я знаю, что это не так. Понимание — это всё что мне нужно.

Включив поворитник, Федор еще продолжал отнекиваться, мотая головой, но все же, тронулся с места.

— Ладно, и что это за вещи?

— Их три. Я знаю, как мне кажется две. Поэтому мне и необходим Сизиф. Он побывал там и вернулся. Из его записей я понял, что он ориентируется на метромов, поэтому и связался с Floribus mortem, но они по всей вероятности ему не помогли.

— Да, это вполне оправдывает его исчезновение.

— Ты знаешь, что этот древний народ задолго до того как появилась сама форма производства зеркал уже использовал их в своем культе. Поэтому у меня, как и у Сизифа не остается сомнения на счет первого элемента.

— А что со вторым?

— Здесь пришлось попотеть. Так вот. Для метромов не имели значение такие атрибуты материи как пространство или движение, да и сама материя для них не представлялась чем-то важным. Все что их волновало так это Время. Они считали, что существует некий временной цикл. Я потратил ни один день, чтобы найти его. В конце концов, в одной из книг я нашел упоминание об их преклонении перед пугающим природным явлением колоссального масштаба.

— И что это за явление?…Цунами, землетрясение, извержение вулкана…метеорит…что?

— Во всем, что ты назвал, нет важного элемента. Когда я это понял, все стало на свои места.

— Времена года?

— Не совсем… Затмение. Оно имеет цикличность и составляет так называемый драконический год. Надеюсь, Сизиф скажет мне о третьем элементе.

— Я думал, показалось.

— Что?

— Черный седан. Он уже как два часа у нас на хвосте.

— Не вижу.

— В четвертом ряду. Попробую оторваться.

…

— Ну, как?

— По-моему оторвались.

15 мая

Спустя час отчаянные пилигримы добрались до центра города.

— Ну, что Тим. Какие твои действия?

— Знаешь, мне кажется… Ничто так не меняет отношение к людям как знание времени смерти.

— Это ты к чему?

— Да так…давай проедемся… Стой. Останови вот тут я пройдусь пешком.

— Мне с тобой?

— Нет. Давай встретимся через,… скажем пару часов в центре. Я оставлю у тебя сумку.

— Хорошо.

— Большое спасибо тебе за все.

— Ладно.

Тимофей вышел из автомобиля Федора и проводил его отъезд прощальным взглядом. Все что ему надо, он интуитивно понял за несколько секунд, когда увидел муниципальное здание библиотеки, решенное в стиле классицизма. Открытая арочная галерея с колоннами без излишнего декора с дисгармонией первого и второго этажа и двумя флигелями по обе стороны. Он точно знал, что когда-то здесь уже был.

Войдя вовнутрь, Тимофей ощутил себя ребенком, попавшим под пресс его величественности. Высокие почти безразмерные расписанные потолки, резные балконы подобно ласточкиным гнездам по всему периметру зала, ну и, конечно же, книги. Точнее невыносимое число книг. Придя сюда в отрочестве можно провести здесь всю жизнь до седой старости, но так и не узнать всю мудрость данных трудов.

Подойдя к регистратуре, Тимофей обратился к немолодой пышногрудой даме:

— Здравствуйте, подскажите, у Вас должны быть «Хроники времени» автор не известен, насколько я знаю, книгопечатник Альбрехт Пфистер [16] Пфистер Альбрехт — один из первых немецкий книгопечатников. Первым напечатал иллюстрированную книгу. 1410–1466 гг. .

— Инкунабула в закрытом фонде это соседний зал…прямо и направо.

— Спасибо.

— Возможно, книга на руках вы сегодня второй кто её спрашивает.

— Спасибо.

Молодая зеленоглазая девушка сидела у окна, и со скрупулезностью следователя искала необходимый для неё материал. Попеременно фотографируя книгу, она создавала, понятные только для неё, пометки в смартфоне.

Сама исследовательница была невысокого роста и на первый взгляд казалась довольно хрупкой и беззащитной. Нежная шейка туго затянута мрачным широким чокером [17] Чокер — украшение, носимое на шее и плотно прилагающее к ней. . Под стать подавляющему аксессуару был и её спадающий траурный сарафан. Единственное, что придавало её внешности восприятие несокрушимой внутренней силы, так это короткая мальчишеская стрижка.

— Добрый день.

— Добрый… Вы так и будете молчать?

— Книга у Вас интересная.

— Да. Похоже, вы разбираетесь. Я намерена еще поработать, если вы не возражаете.

— Да,…пожалуйста, я подожду… Я сяду, напротив… У вас красивые глаза.

— Вам я нужна или книга?

— М-м-м,…пожалуй, скорее Вы. Гораздо интересней общаться с симпатичной девушкой, чем с дряхлым манускриптом.

— Вы упускаете одну вещь.

— Какую?

— Симпатичная девушка предпочитает дряхлый манускрипт, как вы выразились, назойливому молодому человеку.

— А вы умеете отшивать.

— Надеюсь, на этом ваша настойчивость, молодой человек, прекратится.

— Альбрехту Пфистеру официально приписывают девять-десять инкунабул датируемых первой половиной XV века. То, что вы изучаете, я бы вряд ли отнес к его работам.

— Почему?

— Отличительной особенностью книг начала XV века в том, что они не имели титульного листа со сведениями о месте, времени и имени книгопечатника. Иным словами они печатались анонимно. Здесь как я вижу, он есть. Только с 70-х годов XV века книгопечатники стали внедрять данный лист на практике. Но, увы, к этому периоду Альбрехт Пфистер уже не жил на этом свете.

— То есть, по-вашему, те, кто датировали данный труд, ошиблись?

— Отнюдь, позвольте.

Молодой человек взял книгу, раскрыл её на титульной странице, затем поднес к свету:

— Вы видите что-нибудь?

— Нет.

— Хм…странно. Ладно. Не буду Вас больше отвлекать. До свидания.

Девушка склонила голову набок, остановила парня:

— Постойте.

— Да?

— М-м-м. Как вы смотрите на то, что бы выпить чашечку кофе и обсудить проблемы XV века? Недалеко есть кафе.

— Только при одном условии.

— Каком же?

— Вы скажите, как вас зовут.

— Мила.

— А я Тимофей.

Невинное предложение Милы посетить кафе растянулось на целый день. Молодых людей тянуло друг к другу, как это ни банально, подобно магниту. Общие интересы, взгляды на жизнь даже внешняя схожесть все это казалось неисчерпаемо для их увлеченности, глубокой подобно океану. Они никак не могли наговориться. А солнечный майский день усиленно подогревал их страсть и раскрепощал в детских невинных играх. В кой-то веки природный скептицизм Милы поддался сокрушению невольных исполнений её девичьих поверий. И так обойдя почти все, по своему прекрасные, районы города к вечеру долгая дорога привела парочку к её дому.

— Ну что… кофе? — спросила девушка, открывая входную дверь своей квартиры.