Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

Мертвец опадает безвольной куклой.

Лука выходит из кабинета. Голова болит страшно, уши закладывает. По краям глаз что-то подергивается.

Он опирается на сетку, растянутую по периметру площадки, и глядит вниз, пытаясь проследить за работой станков. Однако вместо станков видит огромное буро-красное сердце. Сердце клокочет и бьется, и производит тот самый мерный заводской гул.

Лука кричит.

Пятнадцатого мая на месторождении готовились к подрыву гряды. Котлован после разрушения последнего уступа расширился на север, поглотив новые участки поля, но дальше шел только пустой грунт, в некоторых местах оплавленный желтым цветом, и продолжать бурить было бесполезно. Потому рабочие копошились внизу, перегоняя технику в безопасное место.

Радлов с инженером обсуждали дальнейшие действия, стоя на смотровой площадке. Радлов опирался на перила и тяжело дышал – погода выдалась очень теплая, с него градом лился пот. Он и раньше тяжело переносил жару под гнетом своего громадного веса, а теперь, от бессонницы, стало совсем плохо. Петр постоянно обтирался платком, пил из бутылки, которую держал при себе, и умывал раскрасневшееся лицо. Инженер расположился напротив – вертел в руках подробную карту местности, тыкал в нее пальцем да рассказывал:

– Значит, гряда идет от расщелины до самого карьера. Протяженность в несколько километров – это очень много, за один раз мы ее никак не снесем. Я предлагаю на склоне отсюда, от карьера, и вот до этой точки, – он указал на карте изгиб линии, обозначавшей горную гряду, – пробурить скважины. Ясное дело, вливать в них будем эмульсионную взрывчатку. Бризантной, конечно, на складе до хрена и больше, но она для более мелких работ пойдет. В общем, перекрывающая порода там очень твердая, забуриваться будем через каждые два-три метра…

– Два дня уйдет, если на такой протяженности столько бурить, – перебил Радлов.

– Зато наверняка. Потом поставим замедлители по всей цепи, чтобы у нас одновременно взрывалось только по четыре скважины, иначе в рабочем поселке окна повыбивает. И вот так у нас вся гряда постепенно сложится, с задержкой в секунду, – инженер показал рукой, как будет складываться гряда: поставил перед собой ладонь пальцами вверх, потряс ею и несколько раз ритмично опустил пальцы книзу.

– М-да, – неопределенно протянул Петр. – Пыли до хрена получится.

– А что же делать с пылью-то? Тут уж ничего не…

К ним подбежал запыхавшийся механик и вклинился в разговор своей сбивчивой речью:

– Это… там… уступ-то отработали… и это…

– Ну что тебе?! – не выдержал инженер.

– Так это… забойку [3] Забойка – материал, который укладывается в скважину поверх взрывчатки, чтобы энергия взрыва ушла внутрь массива, а не распространилась по воздуху. сперли. А ежели взрывать скоро, забойка-то нужна.

Радлов недовольно поморщился и спросил:

– Кто спер?

– Да почем же я знаю! Это… щебень там был… так, может, это… кто для строительства взял.

Инженер покосился в сторону Петра, потом сказал рабочему:

– Значит, сделаем забойку из буровой мелочи и шлака, у нас вон на выезде отвалов сколько. Хоть пригодятся.

– Так это…

– Господи, да иди ты уже! – прикрикнул на назойливого механика инженер, и тот мгновенно испарился.

– Продали, наверное, как стройматериал, – прокомментировал Радлов.

– Возможно. Только тут такое дело… ты, Петр Александрович, конечно, главным поставлен. Но ведь и ты пару дней назад ящик какой-то со склада вынес.

– Верно, вынес. Но совсем другой. После строительства барака, – Радлов махнул рукой в сторону растянувшегося позади длинного здания, – шпатлевка оставалась в ведерках. Эти ведерки в тот самый ящик и скинули.

– А чего ж не купил?

– Покупать долго. Ты знаешь, сердце у меня, – Петр облизнул губы, умыл лицо из бутылки с водой, потом долго хмурился, пытаясь подобрать слова. – Я недели две назад у врача был. Говорят, в любой момент могу… того. У меня ведь жена останется. Она по хозяйству шуршит, денег не зарабатывает. А у нас забор повредили, вроде как от праведных чаяний, – он мрачно усмехнулся. – И в ванной в стене дыра, заделать надо. Иначе потом влага насквозь проест, а меня уж нету – и кто Томке поможет? Надо как-то дом облагородить, что ли.

– Неужели все так плохо?

– Плохо. Если я спать начну – станет получше. Оно же усугубляет. Вот я сплю теперь минут по пять, урывками, и вроде соображать стал, мозгу хватает. А организм изнашивается. Получается, и болячки все обостряются, – Радлов покивал головой, как бы соглашаясь с собственными измышлениями, и вернулся к прошлой теме: – С пылью, ты спрашиваешь, что сделаем. Да ничего и не сделаем. Сейчас пару дней перекурим, подготовим забойку да начнем бурить по длине гряды.

– Да-да, конечно, – рассеянно сказал инженер. – Ты вообще, знаешь… ну… если что-то нужно… или…

– Да понял я тебя, не мучайся. Спасибо.

Инженер свернул карту, оглядел днище карьера и спросил о другом:

– Кстати, с переселением-то решили что-нибудь?

– Я не докладывал никому. Наши сами прознали. Сегодня схожу на завод, буду оспаривать. Потому что там делать нечего, умирать только.

– Ты ведь знаешь, решение сверху подпишут без вашего ведома, и вся земля по бумажкам будет уже заводская. И всех твоих на законных основаниях бульдозерами выгонят – просто скажут нашим рабочим подвести технику и сносить. И они поедут, потому что откажешься – уволят, а детей кормить надо. Вот и вся история. Да и не пойму я тебя никак. Твой дом не тронут, ты заводской и живешь на этом берегу. А люди тебе добра не особо желают. Чего стараться ради них?

– Какие-никакие, а свои, – пояснил Радлов. – Да и не могу я. Ну тридцать одного человека, если без меня, Тамары и матери ее, на смерть отправлять – видано ли?

Инженер хмыкнул, выражая непонимание, и скрылся в своем домике, чтобы точнее рассчитать расположение будущих скважин.

Радлов через полчаса после окончания смены стоял около здания завода. Ему было не по себе, колени тряслись от нервного напряжения.

Автоматические двери плавно разъехались, и Радлов вошел в огромный пустой холл с белыми стенами. Вдалеке сверху спускалась труба, за ней стояла перегородка из непробиваемого стекла толщиной в полуметр, за которой громоздились станки. Станки гудели, раздирая и переваривая руду. Вход на боковую лесенку, ведущую к кабинетам, был перекрыт, как всегда. И ни единого живого человека во всем здании не было.

Включились и затрещали лампочки, по всему помещению распространился чересчур яркий свет. Петр поморщился, подождал, пока глаза привыкнут, и через весь холл двинулся к трубе. Труба книзу расширялась, соединялась с металлическим контейнером, установленным на полу. В контейнере была дверца, а над ней – маленький светодиодный индикатор.