Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

Не найдя, кого еще можно задержать, следователь в документах указал, что пострадавший утонул сам, и уехал несолоно хлебавши. Правда, на утопленнике дощечка болталась, раскисшая от воды, вся в тине, с надписью, выцарапанной по дереву кривыми буквами: «Вредитель», но дощечку решили к делу не приобщать совсем – так, пьяный человек баловался да накарябал сдуру, да на шею себе повесил и случайно в озере утоп. С пьяного и не такое станется.

После отъезда полиции в селении довольно долго обсуждали смерть несчастного пьянчужки. Устраивая семейный ужин или лениво прохаживаясь по соседским домам, жители гадали, кто же все-таки мог его убить. Одни настаивали, что это Бориска Шалый – делал вид, будто пьет, не просыхая, чтобы обвинения избежать, а сам выбрался незаметно из своей покореженной избы да поквитался с товарищем за какие-нибудь пьяные обиды; а если и не Шалый, так наверняка кто-то из его соратников – ходит ведь с ним один, рябой да угрюмый, такому убить ничего не стоит. Другие сваливали вину на рабочих – мужичонка, мол, пошел с ними скандалить да получил по заслугам: тюкнули его по дурной голове, табличку к шее прицепили для отвода глаз и в озеро бросили. Хотя табличка многих смущала, все же надпись явно указывала на то, что беднягу вроде как за поджог наказали. Выходило, что преступление мог совершить и не Бориска, и даже не рабочие (оно им вообще зачем?), а кто-то из своих, тех, кого в деревне уважали и ни за что бы не выдали. Мало ли, разозлился человек да от злости случайно вредителя прибил, потом испугался и тело в воду скинул, чтоб не нашли – тот же Радлов, например, мог силищу свою неуемную не рассчитать. Впрочем, мысль о том, что приходится жить бок о бок с убийцей, никого не волновала – мужичонка-то дрянной был, поступком своим обрек деревню на многие беды, так что втайне ему каждый успел смерти пожелать, пока тело не всплыло. Да и когда всплыло, никто о нем слова доброго не сказал – не принято, конечно, плохо говорить о покойниках, но тут люди особо не сдерживались.

Также обсуждали и областного следователя – в основном потешались, как он из-за очевидного нежелания работать дощечку с надписью обратно в озеро бросил да сделал вид, будто ее вовсе не существовало. Прозвали следователя «грозой деревяшек», даже по соседним деревням растрезвонили про этот случай, но вскоре все утихло – историю перетерли языками до такой степени, что она сделалась пресной.

Незрелый картофель, который раньше срока выкопали с пепелища, кучей сложили в амбаре да накрыли сверху брезентом, чтобы влага не просочилась – зеленые клубни очень уж легко гниют, им влага губительна. Затем скосили всю траву, какую сумели найти, и сделали еще три стога сена – сено хоть и никакое, а на худой конец коров можно и им накормить, авось, не подохнут.

Пшеница сохранилась только на участке Радлова – порченая, блеклая, местами сильно обглоданная насекомыми, местами вовсе пустоцветная, но все же вполне пригодная на корм скоту. Поразмыслив немного и произведя кое-какие расчеты, Петр треть зерна отдал на общие нужды – получилось без малого три мешка. Их тоже отнесли в амбар, хотя особенной признательности никто не выразил – большинство жителей приняли пожертвование прохладно, словно оно и так им полагалось, некоторые и вовсе обозлились, мол, такой весь из себя богач, счет в банке имеет где-то в Городе, самый хороший дом себе приобрел, а зерна всего лишь треть отсыпал. Петр на подобные возгласы внимания не обращал – делился он для успокоения совести, а не ради всеобщего обожания, причем делился так, чтобы самому затруднений не испытывать.

Август выдался дождливым, потому оставшуюся картошку собирали, стоя по колено в грязи и воде. Трудиться приходилось с раннего утра и до самой ночи, так что у Луки скопилось множество срочных заказов – в промокшей обуви целый день в поле не простоишь, можно и простуду подхватить. Всю мастерскую местного обувщика завалили рабочими берцами из свиной кожи да сапогами с высоким голенищем – где-то подметки болтались, где-то подошвы промокали. Чинил он на сей раз бесплатно, из жалости к односельчанам – все ведь на бесполезный протравитель потратились, а зима ожидалась тяжелая, деньги могут понадобиться, чтобы еды купить, и так некоторые семьи едва концы с концами сводят.

Впрочем, за свою добродетель Лука получил определенную выгоду: Андрей из благодарности вызвался каждое утро отвозить его сына в реабилитационный центр и вечером забирать обратно, дабы тот не сидел безвылазно среди полубезумных стариков. Память у Ильи от занятий в центре, увы, нисколько не улучшилась, зато говорить он начал гораздо более внятно и осмысленно.

К началу осени задняя часть амбара заполнилась скудными запасами, а дожди зарядили еще сильнее, чем в августе – все селение от них насквозь вымокло, в нескольких домах даже фундамент от сырости подгнил.

В сентябре провожали Ирину, которая решилась наконец перебраться в Город к своему неназванному жениху. Злые языки вообще распускали слухи, что никакого жениха нет, раз он ни разу не появлялся на виду у деревенских, однако женщина уезжала радостная, преисполненная всяческих надежд на благополучное будущее и обещала забрать к себе мать и обеих сестер – значит, точно знала, что сможет в столице обустроиться, а без удачного замужества это практически невозможно. Провожали ее скромно, без пышного застолья, но поздравляли все – и злые языки, хотя сквозь зубы, да поздравляли (Инна Колотова, к примеру, желала счастья таким ледяным тоном, будто под счастьем у нее смерть подразумевалась). Правда, Шалый сестру отпускать не хотел и перед самым отправление поезда попытался учинить погром, но его свои же собутыльники усмирили, так что обошлось без происшествий.

Между тем продолжалось строительство завода. Еще во время сбора урожая в поселок пригнали новую строительную технику и несколько грузовиков с необходимыми материалами: бетонными блоками, листовым металлом для обшивки и массивными округлыми секциями для возведения дымовых труб. Чуть позже грузовым поездом доставили производственные механизмы: светло-серые стальные сгустители, представляющие собой широкие, сужающиеся книзу конусы выше человеческого роста, винтовой сепаратор, будто собранный из множества гигантских буров разного размера, флотационную машину [1] Сгуститель – промышленный аппарат для удаления воды из медного концентрата. Винтовой сепаратор – аппарат в виде вертикального желоба для обогащения отходов медного производства, содержащих полезные металлы. Флотационная машина – аппарат для извлечения полезного компонента из твердых частиц (в данном случае для извлечения меди из медной руды). в виде скошенного параллелепипеда необъятных размеров, выкрашенного в рыжий и серый цвета, и еще кучу разнообразного вспомогательного оборудования.