Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

В толпе послышался недовольный ропот, некоторые из собравшихся возмутились:

– Заводские птиц убили! Пусть и скидываются нам, и травят пусть тоже сами!

Тут вперед подался местный пьянчужка, тот самый, который ночевал у Радлова на пороге. Он плохо держался на ногах, раскачивался в разные стороны и дико обводил взглядом окружающих. Постояв некоторое время перед Матвеем, он широко раззявил свой кривой рот и вместе с волной застоявшегося перегара выдал:

– Сжечь надо к херам все поле! – тут мужичонка качнулся вперед, но удержал равновесие и, громко икнув, добавил: – Они и подохнут.

– Ты чем слушал, дурак пьяный? – спросил Андрей. В толпе раздался смех. – Мы хотим хотя бы остатки зерна сохранить, чтоб часть скотины зиму пережила. А ты что предлагаешь? Поголовье-то мы к лету как восстановим?

Пьяница икнул еще раз, поглядел на оппонента тупо и мутно и, шатаясь, скрылся где-то позади собрания.

– Зерно – наше, и спасать его нам, – продолжил Андрей с нажимом. – Неужто вправду решили, будто рабочие заплатят?

– В суд можно написать, – неуверенно сказал Радлов. – За помощью обратиться, чтоб с рабочих компенсацию стрясти. Укажем в заявлении, что в связи с нарушением экологической обстановки да так, мол, и так, обязаны возместить. Правда, по ранешнему печальному опыту скажу, что разбираться там полгода будут, никак не меньше.

– Полгода, – повторил Матвей удивленно, растягивая каждый слог. – Ага. А мы-то как же эти полгода протянем? Нет, тут самим надо заниматься, иначе никак…

В итоге после многочисленных пререканий кое-как сговорились. Было решено сначала отправить кого-нибудь в Город на разведку, узнать стоимость и свойства препарата, затем собрать необходимую сумму и опрыскать пораженные растения. Стали думать, кому следует поручить покупку. Сначала кто-то выдвинул кандидатуру Радлова, поскольку он уже пользовался протравителем и, несмотря на плохой результат, наверняка знает, где найти средство. Однако некоторые жители опять припомнили завод, опять принялись рьяно спорить, виноват Радлов или не виноват, так что не сошлось. Предложили Луке – его, мол, все знают и уважают, ему можно любые коллективные деньги доверить и ни копеечки не пропадет. Лука отказался сам, справедливо отметив, что он обувщик и в сельском хозяйстве не смыслит ровным счетом ничего. В конце концов выбор пал на Андрея – парень он вроде честный, работящий, и машина у него имеется. Пообщались еще немного на разные отвлеченные темы, пособирали сплетни с соседями да потихоньку разошлись.

После собрания Лука очень спешил домой, чтобы покормить своего беспомощного сына, но по дороге его нагнала Ирина – она и в амбаре все время озиралась да пыталась оказаться с ним поблизости.

– А, Ириша. Опять Илью проведать хочешь?

– Нет, я… – женщина потупилась. – Тяжело с ним, я не приду больше.

– Да, тяжело. Он ведь тебя и не помнит толком, – обувщик заметно погрустнел, даже шаг сбавил, уж больно неожиданно на него этот тоскливый груз навесили. Некоторое время шли молча, потом он опомнился и добавил: – Тебе стыдиться нечего.

– Я просто сказать хотела… я же скоро в Город уезжаю.

– Работа нашлась?

– Жених у меня там, – ответила женщина смущенно и раскраснелась.

– Устроила-таки личную жизнь? Вот это поздравляю! – Лука силился изобразить радость. – Надеюсь, жених хороший? Правильно, вообще-то нечего молодым здесь делать. Завод еще когда достроят!

– А вы… то есть ты… думаешь, станет лучше, когда достроят?

– Работа появится. Сейчас-то что? Своим хозяйством многие кормятся, деньги имеют только с того, что у дороги продали или на рынке в Вешненском. У стариков пенсия с колхозных времен. Андрей где-то в столице халтурит, оттого и машина есть, Радлов вон предприниматель, мне тоже повезло с ремеслом, да только не все так умеют. Выживают больше, чем живут. Вообще-то молодец, что уезжаешь.

– Спасибо. Только… мне нужно признаться, – она явно нервничала, заикалась, не могла разродиться чем-то важным и для нее болезненным. Облизала пересохшие губы, отвела стыдливый взгляд в сторону и наконец решилась: – Два месяца назад Лизину могилу разворотили, помнишь? Это я место указала, они бы сами не нашли, ни за что не нашли бы!

– Шалый – человек страшный, если он тебя заставил…

– Не заставил. Я сама хотела. И… гадостей им насоветовала… чтоб на могиле учинить. Прости меня, а?

– В новую жизнь с чистой совестью? – догадался обувщик. – Ты к Тамаре иди за прощением, не ко мне.

– Да ходила я! И не смогла. Такой был порыв, знаешь, покаяться, я в дождь к ней прибежала, в дверь стучу, стучу, а сама как в лихорадке вся, и слова аж с губ слетают: «Это я! Я натворила! Я виновата!». Потом дверь открылась, смотрю – у Томы лицо серое, неживое. Я и убежала.

– Вот оно что, – рассеянно отозвался Лука. – История с осквернением забылась уже, может, ты и правильно сделала, что убежала.

– Так ты… вы… простите?

– Прощаю, Ир, прощаю. Езжай спокойно, – он миролюбиво погладил женщину по плечу, подмигнул ей на удачу (получилось не очень хорошо – все лицо по болезни съехало в сторону закрытого глаза) и ускорил шаг.

Дома было грязно и тускло, будто не живут здесь вовсе. Илья безучастно смотрел в окошко омертвелыми глазами, а сквозь эту стеклянную омертвелость просачивалась какая-то неизбывная и самим обладателем непризнанная печаль. Есть он отказался.

Через пару дней с горем пополам собрали деньги – скидывались крайне неохотно, благо, средство нашлось не слишком дорогое, иначе вовсе бы никто ничего не дал, несмотря на уговоры и жизненную необходимость. Андрей купил в Городе канистру протравителя, Радлов с Матвеем развели его с водой в нужных пропорциях, разлили по пульверизаторам и распылили на общем поле – почти сутки потратили. Остальные жители обрабатывали свои участки, поскольку трипс принялся даже за капусту и картофельную ботву, хотя ничего из этого не входило в его основной рацион – складывалось впечатление, будто насекомые отыгрывались за те годы, что их исправно уничтожали птицы.

И вроде бы помогло, жучки и личинки постепенно опадали на землю мертвыми чешуйками, да только ночью кто-то поджог поле. Химический состав, которым опрыскивали растения, оказался довольно горючим, так что вспыхнул мгновенно – пшеница выгорела дотла, на участках с общим картофелем огонь спалил почти половину кустов. К утру пожарище потушили, протянув шланг от озера, и начали спешно выкапывать картошку, у которой погорела ботва. Вся она была недозревшая, часть превратилась в угольки от высокой температуры, часть запеклась прямо в грунте.

Пьянчугу, предлагавшего учинить поджог, отыскать нигде не удалось. Впрочем, через неделю он сам нашелся – всплыл в том месте, где река впадала в озеро, синий и раздутый, словно пузырь. По этому поводу приезжал областной следователь с нарядом полиции, что-то разбирали, что-то вынюхивали, даже Шалого повязали (да и как не повязать, коли он сидевший?). Впоследствии, правда, несколько человек подтвердили, что Бориска с момента собрания в амбаре вплоть до самого обнаружения утопленника пил, не просыхая, и из избы своей наружу не показывался, так что задержанного пришлось отпустить. Тело забрали в Вешненское, в специальный морг, пояснили, как и когда его следует забрать для похорон, но никто не забрал и не похоронил – местные почему-то не очень о нем горевали.