Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– У вас же полон дом самогонки.

– А чего нам пустыми-то ходить? Про запас возьмем!

Женщина недовольно скривилась, но две сотенные купюры все-таки протянула.

– Эй, ты давай-ка сверху доложи одну, как вчера, – сказал ей брат голосом, захлебывающимся от жадности. – Мы на это ничего приличного не купим.

– Значит, покупайте неприличное. Вам все равно, что себе в глотки заливать.

Шалый злобно прохрипел что-то невнятное, но деньги принял. Потом ухватил рябого за плечи, и вместе они вывалились за порог.

Подождав пять минут, чтобы никто не вернулся, Ира заперла болтающуюся дверь и стянула с себя куртку – здешних жильцов грел алкоголь, но вообще-то изба толком не отапливалась, а подключением к общему котлу никто своевременно не озаботился, так что приходилось ходить в верхней одежде.

Кожу мгновенно стянуло от холода, но, невзирая на это, женщина сняла также кофту и белье и оказалась голой. Все утро у нее жутко зудел низ живота, и еще где-то под левой лопаткой, так что она принялась с беспокойством себя осматривать. На животе обнаружилась полоска ярко-розовых волдырей небольшого размера, тянущаяся до самого начала бедра. На спине, если верить осязанию, была та же самая сыпь, и тоже полоской.

Ира взяла кофту, вывернула ее наизнанку, внимательно осмотрела каждый шов и нашла в ткани несколько мелких шевелящихся точечек. «А клопы все-таки есть, – подумала она. – И ведь от мороза не мрут, падлы».

Затем подошла к старой кушетке и, охнув от натуги, перевернула матрас. По углам болталась бело-серая шелуха от кладок насекомых, от шелухи в разные стороны расползались мелкие точечки – такие же, как в швах. Взрослых клопов, длиной в полсантиметра, нашлось всего три штуки – жирные коричневые пузырьки с темной сердцевиной и отвратительными брюшками, разрезанными на сегменты, нахально сидели по центру и переваривали кровь, выпитую за ночь из живота и спины новой постоялицы.

Ирина с отвращением бросила матрас на пол.

Побродив по клетушкам, на которые была разбита изба изнутри, она отыскала ржавый умывальник и промыла места укусов холодной водой. Вернулась в большую комнату, покопалась в куче бутылок у стены, нашла ту, в которой была водка, откупорила ее и залила полоски волдырей. Кожу невыносимо жгло, но зуд прекратился сразу.

Остатки жидкости женщина вылила на матрас, уделив особое внимание кладкам. При соприкосновении со спиртом насекомые скукоживались в комок, дергались да почти тут же дохли.

Расправившись с ними, Ира достала из чемодана другую одежду, натянула на себя всё свежее, закуталась в куртку, легонько поежилась и принялась пересчитывать остатки денег. Вышло две с половиной тысячи. «Не особо мама расщедрилась. Моими-то деньгами! – мысленно возмутилась женщина. – Это я, я заработала! А они с Машкой живут и в ус не дуют! Машке-то уж сорок скоро, женихи ей не светят, вот она и не защищает меня. Старая дева. Уютно под мамкиной юбкой устроилась».

Потом Ирина еще раз перебрала мелкие купюры, уже не считая, и подытожила: «Итого две пятьсот. Уехать можно. Четыреста рублей на билет. Около того. Будет две. На них можно… да что на них можно! Это сутки в гостиницу проторчать с учетом еды. Твою-то мать, ну как можно было так вляпаться!». В порыве ярости она бросила деньги на пол, но тут же собрала их, спрятала обратно в карман и продолжила рассуждать: «Так что же мне делать? Вернуться? И снова… снова… нет, я вообще-то могу. Я даже очень легко могу, только это же не навсегда. По-хорошему, можно за два-три года на квартиру накопить, ни в чем себе не отказывая. А это, конечно… – тут она сама себя перебила: – Боже, Ира! Да кого ты обманываешь! Чего тут заоблачные планы строить, на эти жалкие две с половиной физически невозможно устроиться. Даже если в старое место пойти, не делается ведь все за один день».

Устав от печальных дум, женщина отправилась в погреб, чтобы найти, чем пообедать, но ничего, кроме пары бутылок водки и запасов самогона, не нашла.

Тогда она отправилась в общий амбар, где столкнулась с Радловым – он принес мешок крупы для жителей, вроде как с тем нацелом, чтобы больше у него не воровали.

Ирина потупилась, хотела поначалу спрятаться, но деваться было некуда – никаких сплошных стен или заграждений, за которые можно было юркнуть, в амбаре не имелось. Она набралась храбрости, подошла первая и сказала:

– Петр Александрович, здравствуйте!

– Ну-ну, – недобро отозвался Радлов, ворочая мешок. – Ты, видно, не знаешь, что брат твой за зиму растрезвонил, как ты их надоумила на могиле Лизаветы пакости написать. На могиле моей дочери!

– П… простите, – пролепетала Ира, совершенно растерявшись.

– Бог есть. Он простит, – тут Петр отпустил наконец мешок, развернулся всем своим необъятным туловищем в сторону женщины, навис над ней этакой глыбой, затмевающей белый свет, и добавил с каким-то злобным задором: – Мама твоя тоже успела кой-чего порассказать. Вся деревня знает, – затем подошел еще немного ближе, сверкнул красными от бессонницы глазами и спросил шепотом: – Ну, и кто теперь шалава?

Не дожидаясь какой-то реакции, он окинул девушку презрительным взором и пошел прочь.

Ира минут пять стояла без всякого движения и переваривала услышанное. Глаза жгло, но она сумела не разреветься. Отмахнулась, набрала немного картофеля и неспешно двинулась в сторону временного пристанища.

Шалого с собутыльником до сих пор не было. Ира немного прибралась, отмыла заляпанный стол, приготовила пюре. Потом долго смотрела в окно, ожидая, когда еда остынет – снаружи пролетали редкие черные пылинки с отвала, и было тускло и убого. Где-то завыла собака, и женщина почудилось, будто собаки здесь воют не по природе своей, а оттого, что вынуждены каждый день наблюдать эту безрадостную картину.

Оторвавшись наконец от окна, она села на матрас, до сих пор лежавший на полу мертвым грузом, поставила себе на колени тарелку и принялась за обед.

Ела картошку и плакала.

Брат вернулся к вечеру. Один.

– Что случилось? – поинтересовалась Ирина без особого интереса, больше чтобы не молчать.

– Скулу я ему расколошматил, – мрачно ответил Шалый. – В Город увезли, в больницу.

– А разве такое не должны сразу в травмпункте исправлять?

– Должны. Да только я ему кость раскрошил вдребезги, оказывается. Вроде как надо еще смотреть, где какие осколки, и по кусочкам это все собирать.

– Полицейские там, часом, не пытались разузнать, как это вышло, что бывший зэк опять изуродовал человека?

– Не пытались, – Бориска вдруг расплылся в улыбке и гордо добавил: – Он же не фуфло. Он меня не сдаст.

– Ну, глядишь, один-то пить меньше станешь.

Но пить Шалый стал только больше – весь вечер вливал в себя без разбору то водку, то самогон, словно пытался за двоих напиться, бурчал какие-то угрозы и проклятья, а глаза его, изрешеченные редкими засаленными патлами, свисающими на лоб, наполнялись постепенно лютой злобой и горели, как у затравленного звереныша.