Бентли Литтл - Университет [litres]

Фэйт хотелось спросить Джима, что он имеет в виду. У нее было такое чувство, что они оба что-то понимают и с чем-то оба согласны, но почему-то она сдержалась и ничего не сказала.

– Знаешь, – сказал Джим, – мы могли бы напечатать статью с твоей точкой зрения, используя тебя как единственного свидетеля. Я возьму у тебя интервью, процитирую его, расскажу о том, что случилось… Обычно мы требуем, в соответствии с нашей политикой, чтобы было по меньшей мере два источника информации, но в данном случае я могу сделать исключение. Хотя, скорее всего, тебе придется непросто. На твою голову выльются ушаты грязи.

– А вы печатаете письма к редактору? – спросила Фэйт.

– Иногда.

– А что, если я напишу такое письмо? Тогда тебе не придется нарушать вашу политику, а я смогу рассказать людям, что же произошло в действительности.

– Ты точно не хочешь заняться журналистикой? – Джим улыбнулся. – А то я готов составить тебе протекцию.

– Кто знает, может быть, этим кончится…

– Колонка редактора выходит по вторникам. В номер на этой неделе ты уже опоздала, а материалы в следующий надо было представить еще вчера. Так что если хочешь, чтобы тебя напечатали через неделю, материал должен быть у меня в понедельник. Иначе все снова отложится.

– Ты получишь его в пятницу.

– В пятницу меня не будет на занятиях.

– Ах вот как. – Фэйт постаралась не показать своего разочарования. – Но я могу принести его в редакцию.

– Я не в курсе, что именно у нас будет в пятницу. Так что давай в понедельник.

– Договорились. – Она кивнула.

– В восемь утра тебе нормально?

– В понедельник. Ровно в восемь.

– У меня останется время отредактировать материал, а у тебя – переписать его, если понадобится.

– Переписать?

– Политику можно менять – стандарты незыблемы.

– Договорились. – Фэйт рассмеялась.

Они подошли к лифтам. Джим нажал обе кнопки.

– Ты что?..

– Да, мне надо идти на работу. Когда я бросила ботанику, то поменяла свое расписание. Теперь я буду раньше заканчивать.

Двери лифта открылись, прозвучал унылый сигнал и зажглась стрелка «ВВЕРХ». Люди в кабине потеснились, чтобы дать место Джиму.

– Ну что ж, увидимся, – сказал он, зайдя в лифт.

– Пока.

– Не забудь, в восемь.

– Буду.

Двери стали закрываться.

– Подожди! – крикнула Фэйт и просунула между ними руку. – А где находится редакция?

– В этом же здании. Третий этаж. Комната триста шесть.

Сделав шаг назад, она взмахнула рукой.

– Увидимся.

Двери закрылись. Не желая ждать следующего лифта, Фэйт повернулась и стала спускаться по лестнице.

«Вообще-то стоило бы поволноваться по поводу письма к редактору», – подумала она. Ей же полагается ощущать груз ответственности. Но чувствовала она себя просто великолепно.

Фэйт считала, что университетская библиотека – прекрасное место для работы. Зарплата была невысокой, но ей нравилась атмосфера, тишина, старательные студенты и бесконечные ряды книжных шкафов. Особенно нравилось расставлять книги по полкам, хотя это была работа, которой большинство старалось избегать. Нравилось натыкаться на книги, до которых в иной ситуации Фэйт никогда не добралась бы, рассматривать их обложки, читать названия. Иногда, если книга казалась ей интересной, она доставала ее и изучала информацию на пыльном переплете или даже заглядывала в нее и читала отдельные абзацы, страницы, главы. Это в какой-то степени заставляло ее чувствовать себя полной дурой, понять, насколько мало она знает, насколько отрывочно ее образование и насколько мала ее вселенная. И в то же время вдохновляло ее и давало ощущение того, что ей все по плечу, словно перед ней раскинулся громадный мир, ждущий, когда она его изучит. В жизни было так много непознанного, так много интересного, такой большой выбор – и все это было, если можно так сказать, в ее распоряжении.

В принципе Фэйт всегда нравились библиотеки. Еще будучи ребенком она любила ходить в них, поэтому летом они с Китом обычно заходили в публичную библиотеку Санта-Аны, проходили в детскую комнату и набирали пачки из десяти-двенадцати книг, из которых в конце концов прочитывали не больше одной четверти.

Больше всего из тех походов ей запомнился уникальный и ни с чем не сравнимый запах книг. Фэйт не знала, в чем причина – то ли в бумаге, то ли в переплетах, то ли в типографской краске, – но этот любимый знакомый запах всегда казался ей ароматом знаний и даже сегодня давал ей тепло, уют и безопасность.

Шестой этаж .

Это было то, о чем она не думала.

Фэйт взяла с тележки следующую книгу и, прежде чем поставить ее на полку, прочитала название. «Розовый бархат. Эротическая лесбийская поэзия 1900–1940». Она оглянулась, чтобы убедиться, что поблизости нет Гленны, и открыла книгу. Гленна ей нравилась, она считала ее своей подругой, но была уверена, что та – лесбиянка. Эта специалистка по физической культуре действительно была похожа на таковую: низкий, грубый, напоминающий мужской голос, почти квадратный торс и мужская стрижка, обрамляющая лицо без грамма краски. Фэйт сексуальные предпочтения Гленны совершенно не волновали – ей это было абсолютно все равно, – но она не хотела, чтобы помощница библиотекаря подумала что-то не то или чтобы ей пришлось объясняться, пытаясь выйти из неловкой ситуации.

Наугад открыв книгу, Фэйт прочитала:

Ого! И это написано так давно? Очень атмосферный стих…

В проходе между шкафами послышались шаги, и Фэйт быстро закрыла книгу, поставив ее на место на полке.

К тележке подошла Гленна.

– Я так и знала, что найду тебя здесь. Фил собирает всех в абонементе.

– А в чем дело? – Фэйт выпрямилась.

– Вообще-то я не должна говорить, но… – Гленна оглянулась, чтобы убедиться, что рядом никого нет. – Дело в Сью.

– А что с ней не так?

– На нее напали. Какой-то мужик поймал ее и лапал до тех пор, пока она не заехала ему ногой по яйцам и не убежала. – Гленна понизила голос. – Это был профессор. Преподаватель истории. Фил хочет поговорить со всеми нами.

– Боже… и когда же это случилось?

– Около часа назад, – ответила Гленна. – Наверху. На шестом этаже.

Йен осмотрел помещение клуба, увидел Бакли за столом у задней стены и направился к тому месту, где сидел его друг. Тот подозвал официантку и заказал пиво для Йена и еще одно для себя.

– А народу не так много, – заметил Йен, осматриваясь.

– Питие уже перестало быть тем спортом, которым было когда-то. Все нынче стали такими чертовски ответственными и повернутыми на здоровом образе жизни… Бывало, я читал лекции полностью в хлам. А теперь чувствую себя виноватым, если выпил бульон во время ленча. Мир стал другим.