Сергей Марьяшин - Дневник мертвеца [СИ]

Исход назначили через два дня. Решили, что госпитальеры, празднующие свой триумф, сейчас заняты и не успеют напасть в такой короткий срок; им же это время требовалось для сборов и подготовки к бегству. Утром второго дня Слава и еще четверо мужчин, выбранные жребием, отправились на последнюю разведку. Им предстояло исследовать маршрут отхода и подготовить временное убежище для ночевки группы. Они шли на запад несколько часов и вышли к предместьям небольшого областного города. Там они выбрали подходящее помещение, осмотрели его и заперли, установив несколько мин-ловушек вокруг. Связь по рации с оставшимися членами группы не поддерживалась, риск перехвата госпитальерами был слишком велик.

К вечеру разведчики вернулись домой. Тут Славин рассказ прервался; голос его умолк, ему стало трудно говорить. При пляшущем свете костра я увидел, как дрожит его подбородок, а руки судорожно сжимаются в кулаки. Кажется, он был готов зарыдать, но вскоре взял себя в руки, несколько раз глубоко вздохнул и продолжил. Я, замерев, молчал, боясь малейшим движением помешать его рассказу.

Они почувствовали неладное, едва приблизившись к своему дачному поселку. Что-то было не так. Полная тишина, молчание птиц, сильный запах гари. Зрелище, открывшееся их глазам, когда они подошли к дому, было ужасным. Их дом пылал, ревущее пламя яростно взметалось к небу. Во дворе лежало несколько убитых товарищей ― вернее, то, что от них осталось: все тела были разрублены на части. Трое мертвых мужчин висели распятыми на воротах и ближайших к ним деревьях. Остальные ― дети и две живших с ними женщины ― исчезли. По некоторым признаком было ясно, что расправа произошла несколько часов назад; снаряжать погоню уже не имело смысла.

Ярость и отчаяние Славы не поддавались описанию. Он страшно привязался к детям, стал им чем-то вроде отца, называя их «моим утиным выводком». Они с товарищами все сделали правильно, у них были все шансы спастись самим и спасти детей, и все равно они проиграли ― не успели, недооценили врага. От горя Слава едва не лишился рассудка. Невзирая на возможную опасность, он сел на землю и просидел так ночь и почти весь следующий день, держась за голову и раскачиваясь. Товарищи пытались увести его, но он вырывался и его оставили в покое. Когда Слава немного пришел в себя, он нашел их в соседнем доме. Все были мрачны и неразговорчивы. Однако они остались в живых; а раз так, требовалось что-то делать ― ведь живые не могут просто сидеть или лежать, им обязательно приходится быть чем-то занятыми, даже если сама жизнь и все эти глупые дела по ее сохранению утратили всякий смысл.

Слава застал товарищей по несчастью за разговором. Они обсуждали, что делать дальше. Собственно, обсуждать было нечего, оставалось единственное решение ― уходить. Но тут, как сказал Слава, у него случилось что-то вроде помутнения рассудка; он заявил им, что не собирается никуда идти, что он остается и намерен отомстить. Хотя свидетельств смерти детей не было, зная обычаи госпитальеров, сомневаться в их неминуемой гибели не приходилось. С ним никто не стал спорить ― отомстить, так отомстить. Пятеро против тысячи с лишним ― шансы ниже нуля. По итогам короткого совещания трое мужчин быстро собрались и ушли. Остались двое: Слава и Валентин Иванович ― крепкий пенсионер немного за шестьдесят. Слава сказал о нем: «Он… очень особенный человек, я расскажу о нем позже и ты сам поймешь, почему». Валентин Иванович, конечно, не верил в осуществимость мести, но доверял Славе как человеку и испытывал к нему теплые чувства, поэтому решил остаться.

Как сказал Слава, от горя у него, возможно, действительно поехала крыша. Едва они с Валентином на скорую руку обустроили новое убежище, ― трансформаторную будку в соседнем поселке, ― как он приступил к подготовке возмездия. Очевидная невозможность что-нибудь сделать вдвоем против тысячи вооруженных людей, казалось, не доходила до его сознания. Он действовал методично и непреклонно, словно маньяк, замышляющий очередное злодеяние. Он следил за госпиталем, изучая систему охраны и маршруты движения часовых; он выслеживал в лесу группы уголовников и, улучив момент, похищал или убивал отставших от основного отряда; похищенных он допрашивал с пристрастием и тоже убивал. Это привело к тому, что на него открыли охоту. Им с Валентином Ивановичем пришлось несколько раз менять убежища; случалось, они ночевали даже в канализации. Нужно отдать должное старику: несмотря на то, что Слава, как одержимый, вел их обоих к неизбежной смерти, тот все равно не бросил его и продолжал помогать по мере сил.

Недели неравного противостояния привели их на край гибели. Тут Слава опомнился ― если их убьют, месть останется неосуществленной, а этого он допустить не мог. Они залегли на дно, почти не выбирались наружу и облавы постепенно прекратились. Вероятно, госпитальеры решили, что досаждавшие им люди погибли или ушли в другой район.

Возникшую паузу Слава использовал для размышлений. Он пришел к выводу, что двое людей не в силах уничтожить тысячу с лишним врагов в прямом противостоянии, шансов нет никаких. Это не Голливуд, это реальная жизнь, а в ней есть свои ограничения. Но его ненависть была столь велика, что просто не могла не иметь последствий. Он придумал, как осуществить свою цель. Идея была гениально простой в замысле, но, как водится, не без технических сложностей. Возможность разом убить всех до единого госпитальеров существовала ― следовало просто отравить им питьевую воду. Для этого предстояло выяснить, что служит им источником воды, как организована ее подача в поселение, что избрать в качестве отравы и каким образом яд попадет в воду.

Этот новый план, конечно же, тоже был совершенно безумным, но он позволял отвлечься на деятельность менее опасную, чем попытки изображать Рэмбо, нападая с ножом из кустов на зазевавшихся уголовников. Слава с новыми силами принялся изучать госпиталь и его инфраструктуру, на сей раз находясь от него на солидном расстоянии. Дома ― в земляной норе, где они в ту пору обитали с Валентином ― он анализировал полученные сведения и продолжал обдумывать свой план.

Увы, плану этому, по словам Славы, не суждено было воплотиться в жизнь. Он не успел совсем немного. Однажды ночью они с Валентином проснулись от страшного грохота, доносившегося со стороны госпиталя. Судя по звукам, ― а Слава в этом разбирался, ― стреляли из танкового орудия, крупнокалиберных пулеметов и легкого стрелкового оружия. Между выстрелами и разрывами снарядов не было промежутка, это означало, что огонь велся прямой наводкой, почти в упор. В перерывах между выстрелами отчетливо слышался характерный рокот вертолета. Слава жадно прислушивался к звукам боя, ему хотелось броситься туда немедленно, но, как все выжившие, он понимал безрассудность подобной затеи и с нетерпением ждал утра.