Дэн Симмонс - Лето ночи

– Сюда, пожалуйста.

Голос мистера Эшли-Монтегю звучал донельзя утомленно. Быстрыми шагами он вышел из кабинета. Дейл поспешил следом, даже не замечая огромных комнат, мимо которых они шли, прижимая к груди исторический сборник и чувствуя, как тоненькая книжка соскальзывает все ниже и ниже. Ее верхняя часть уже чуть ли не выглядывала из-под футболки.

Они уже почти дошли до вестибюля, когда звук включенного в одной из комнат телевизора заставил обоих обернуться. На экране было изображение что-то скандирующей толпы, какой-то человек, стоя на трибуне, произносил речь, его слова эхом отзывались в огромном зале. Мистер Эшли-Монтегю приостановился на мгновение, и Дейл сделал то же самое, стараясь держаться позади него. Одной рукой сжимая большой том, другой он уже взялся за ручку двери. В коридоре послышались шаги дворецкого. Дейл мог бы уже выскользнуть наружу, но то, что он увидел на экране, заставило его замереть и уставиться в телевизор. Говорил политический комментатор Дэвид Бринкли, его уверенный, отрывистый голос звучал взволнованно:

– Итак, демократы сделали свой выбор… в этом году… то, что несомненно является… наиважнейшим завоеванием в области прав человека… демократическая партия… Вы согласны со мной, Чет?

Грозный облик комментатора Чета Хантли заполнил маленький черно-белый экран.

– Без сомнения, Дэвид. Но что было самым любопытным в этих дебатах…

Однако внимание Дейла привлекла отнюдь не речь двух политических комментаторов и не толпа, по которой скользила камера. Нет, он смотрел на лицо, изображенное на сотнях плакатов, паривших над толпой. Они походили на обломки кораблекрушения, происшедшего в политическом море. На всех плакатах было написано одно и то же: «ВСЮ ДОРОГУ С ДЖЕКОМ» или «КЕННЕДИ – В 60-м ГОДУ». А над этими словами было изображено лицо молодого красивого человека с очень белозубой улыбкой и целой шапкой каштановых волос.

Мистер Эшли-Монтегю скептически покачал головой и хмыкнул, будто увидел что-то, недостойное даже его презрения. Дворецкий подошел и встал рядом с хозяином, который как раз вспомнил о своем посетителе.

– Надеюсь, у вас больше нет вопросов, – обронил он, пока Дейл открывал дверь и, пятясь задом, выходил на широкое крыльцо.

Футах в тридцати отсюда стояла их машина, из окна которой высовывалось лицо Харлена. Он что-то кричал.

– Только один, – сказал Дейл, чуть не упав со ступенек. Щурясь на солнце, он продолжал вести беседу для того, чтобы не поворачиваться спиной к хозяину особняка. – А какой фильм будут показывать в субботу на бесплатном сеансе?

Мистер Эшли-Монтегю выразительно закатил глаза, но все-таки повернул голову в сторону дворецкого.

– Фильм с Винсентом Прайсом, сэр, – ответил тот. – «Падение дома Эшеров» [99] Выпущенный в 1960 г. фильм Роджера Кормана, первая из нескольких его картин, снятых по рассказам Эдгара По. Винсент Прайс (1911–1993) – известный американский актер, с 1950-х гг. специализировавшийся на фильмах ужасов. .

– Отлично! – воскликнул Дейл. Теперь он был уже почти рядом с черным «шевроле». – Еще раз спасибо! – повторил он, когда Харлен открыл позади него дверцу. – Давай, поехали, – бросил он Конгдену, едва усевшись.

Тот даже хрюкнул от такой наглости, щелчком выбросил на подстриженную траву сигарету и вдавил акселератор. Машина подпрыгнула и помчалась по полукруглой подъездной аллее. К кованым железным воротам они подъехали на скорости не меньше пятидесяти миль.

Тяжелые створки медленно распахнулись перед ними.

Майку совершенно не хотелось здесь задерживаться. Полумрак, царивший под эстрадой, запах сырой земли и тяжелый дух, идущий от самого Минка, все это вызывало в мальчике ужасное чувство клаустрофобии и тошноты, как будто они вдвоем со старым пьянчужкой лежали в просторном гробу, ожидая прихода людей с лопатами. Но Минк еще не закончил ни следующей бутылки, которую он разыскал среди газет, ни своего рассказа.

– Думали, что как повесят того негра, – продолжал Минк, – так все и закончится. Но оказалось, что ничего-то и не закончилось. – Он сделал глубокий глоток, закашлялся, вытер ладонью мокрый подбородок и уставился на мальчика. Его глаза были ужасно красными. – На следующее лето пропало еще несколько детей…

Майк выпрямился. До него доносился шум проехавшего по Хард-роуд грузовика, голоса малышей, игравших в парке, болтовня нескольких фермеров, собравшихся на тракторной стоянке, но все его внимание было поглощено рассказом Минка Харпера.

Минк сделал еще один глоток и улыбнулся, будто понимая нетерпение Майка. Улыбка была быстрой и едва заметной: у Минка во рту имелось всего три зуба, и ни один из них не стоил того, чтобы его демонстрировать.

– Так вот, – продолжал он, – на следующее лето… Это был, э… тысяча девятьсот… э, в общем, когда пропали еще несколько детей. Одним из них был мой дружок, Мерривезер Виттакер. Взрослые говорили, что никого так и не нашли, но через пару лет я как-то проходил Цыганской дорогой… Да, точно, через пару лет, потому что я уже был с подружкой… Собирался залезть ей в трусы, если ты понимаешь, о чем я. Тогда девушки не носили трусов, у них под юбками были просто панталоны, и все, так что я выражаюсь, так сказать, приблизительно. – Минк сделал еще один глоток, вытер грязной ладонью грязный лоб и нахмурился. – О чем это я?

– Вы проходили Цыганской дорогой, – шепнул Майк. У него мелькнула мысль о том, как странно, что уже тогда дети ходили гулять на Цыганскую дорогу.

– А, ну да. Ну, моя подружка, та, с которой я пришел, чего-то закочевряжилась… Не знаю, что она себе думала, чего я ее сюда привел, гладиолусы нюхать, что ли… И она смылась к своей подружке. Мы пришли вчетвером, навроде как на пикник… А я от злости стал рвать пучки травы и бросать их в дерево… ну, знаешь, как это бывает, когда ты уже наготове, а ничего не вышло… Ну я и вытянул пук травы, смотрю, а под нею кости. Настоящие белые кости. Целая куча костей. Человеческих, это точно… и маленький череп, размером примерно с голову Мерри. Вся эта проклятая штука была навроде как выдолблена, ну совсем пустая… будто кто-то вычерпал из нее мозги, как бы на десерт… Вот.

Минк сделал последний глоток и зашвырнул бутылку подальше. Потом потер щеки, словно стараясь восстановить нить рассказа. Когда он заговорил, голос его звучал очень тихо, почти конфиденциально:

– Шериф сказал мне, что это были коровьи кости… че-е-ерт, будто я не могу отличить коровьи кости от человеческих… и стал болтать, что я черепа вообще не видал… А я видал. И я знаю, что та сторона Цыганской дороги проходила позади участка старого Льюиса. И что кому-то было совсем нетрудно выманить туда Мерри, сделать с ним то, что они сделали, и потом зарыть его кости. А потом… после того как я нашел кости Мерри… я как-то выпивал с Билли Филлипсом. Как раз перед тем, как он ушел на войну…