Кирстен Уайт - Падение Элизабет Франкенштейн [litres]

– Мы всегда были одним целым, – сказал Виктор, и давление на мою спину усилилось: он пошевелился, но что именно он делает, мне было не видно. – И снова ты показала мне решение, которое я искал. Ты проделала столько работы, чтобы скрыть мои занятия, зная, что любой, кто их увидит, сочтет меня умалишенным. И незамедлительно поместит меня под стражу ради моей же безопасности. – Он рассмеялся. Потом прокашлялся, и тон его голоса изменился. – Моя бедная женушка. В нашу брачную ночь разум Элизабет, измученный мыслями о маленьком Уильяме, что погиб от рук женщины, которой она поручила о нем заботиться, не выдержал напряжения. Взгляните на записную книжку у нее в руках, господин доктор. Взгляните на ее записи о поездках, которых не было. Никто в Англии, Инвернессе или где-то еще не вспомнит молодой женщины по имени Элизабет. Она все выдумала! А эти чудовища – порождения тьмы и смерти, – которых она видит вокруг! Ах, это разбивает мне сердце! Но я знаю, что в лечебнице она будет в безопасности. Она будет в безопасности, будет терпеливо ждать под защитой до того дня, когда я буду готов ее забрать. – Он положил что-то на пол рядом со мной и нежно погладил меня по голове. – Как ты считаешь, мне стоит рассказать больше о том, через что тебе пришлось пройти? Может быть, задержаться на чувстве вины, которую ты испытываешь из-за того, что слепо доверяла Жюстине, пока она замышляла убить Уильяма? Если бы только Анри был здесь, он мог бы сочинить мне мой текст, как сочинял свои глупые пьески… Ну что ж. Буду репетировать.

Мне хотелось вывернуть шею и укусить его за руку, пока он поглаживал мне волосы. Но это будет очередным подтверждением его слов. Мне понадобится вся моя смекалка, чтобы выбраться из этой переделки, когда он приведет констеблей. Я могла бы попытаться сбежать, как только он меня отпустит, но опасалась, что это станет еще одним аргументом против меня. Да и куда мне бежать?

Нет. Я буду спокойна. Бесстрастна. Я расскажу о его прошлом и его характере, а потом попытаюсь снова спровоцировать у него приступ ярости. Я буду…

Что-то ужалило меня в шею, а потом место укуса обдало жаром. Он заполнил вены на шее и начал расползаться по всему телу.

– Спи. – Губы Виктора скользнули по моему уху, пока он продолжал гладить меня по голове. – Спи. Я обо всем позабочусь.

Я очнулась привязанной к кровати.

Сиделка склонилась надо мной и задрала мне рубашку, чтобы поставить под меня ночной горшок.

Я ахнула.

– Что вы делаете?

– Просто делайте свои дела, – сказала она со страдальческим вздохом.

– Мадам, прошу вас! – я попыталась пошевелиться, но у меня ничего не вышло.

Она снова возникла в поле зрения. Сиделка была широкоплечей и когда-то, возможно, стройной, но теперь раздобрела от возраста. Ее глаза были ни злыми, ни добрыми. Они были усталыми.

– Если вы не сделаете это сейчас же, я оставлю горшок под вами. Он натрет вашу нежную кожу, и вы будете плакать. Я не стану вас жалеть. А если вы продолжите вырываться, то расплещете собственную мочу и дерьмо по кровати, а я забуду сменить вам простыни. Вы меня понимаете?

Она говорила это без гнева и злорадства. Я не знала, как ей ответить – что мне сказать, чтобы ее убедить? Как заставить ее меня отпустить?

– Да, конечно, – кротко сказала я. – Можно мне, пожалуйста, сесть?

– Два дня постельного режима – чтобы удостовериться, что вы себе не навредите. Делайте, что вам велят, и тогда мы обсудим возможность мочиться сидя.

Перепуганная и униженная, я обнаружила, что не могу выдавить из себя ни капли.

Она оставила горшок подо мной.

Он натер мне кожу, как она и обещала, хотя куда больше пострадали моя душа и достоинство.

Три дня я провела привязанной к кровати. Иногда я слышала плач. Но он был почти утешением, потому что в остальное время я не слышала ничего. Я могла только поворачивать голову набок, к голым беленым стенам. Я была одна, не считая коротких визитов сиделки.

На вторую ночь, которая тянулась вечно, я пожалела о своем желании слышать хоть что-нибудь. Где-то рядом вопила женщина – вопила без передышки, пока у меня самой не заболело горло. Как она могла это вынести, я не знала.

Как любая из нас могла это вынести?

Через три дня беспрекословного послушания меня отвязали. Затем меня отвели в кабинет распорядителя лечебницы. Я не знала, в какой мы стране, но врач и все сиделки говорили по-немецки. Стены были обшиты темным деревом, а массивные стол и кресло распорядителя внушали смутную тревогу. Перед столом стоял простой табурет. Я села на краешек, выпрямив спину и чинно опустив подбородок.

Мне не позволили причесать волосы и не выдали никакой одежды, кроме бесформенной серой сорочки, которую я носила с тех пор, как очнулась.

– Добрый день. – Я сдержанно улыбнулась. – Я так благодарна за возможность с вами поговорить. Нам с вами нужно разрешить ужасное недоразумение.

Распорядитель лечебницы, занятый написанием письма, даже не поднял головы. Он был бледным и морщинистым, и я подозревала, что если надавить ему пальцем на кожу, то на ней останется вмятина. Тонкие губы были сжаты в одну прямую линию.

– Видите ли, – продолжала я, – я не должна здесь находиться.

– Гм, – сказал он. – Я видел ваши заметки, да и заявления вашего мужа говорят об обратном.

Я смущенно рассмеялась.

– Ах, он не дал мне шанса все объяснить! Видите ли, я сочиняла для него историю.

– Историю? – Он наконец оторвался от письма.

– Да! Роман. Я хотела сделать ему сюрприз. Он всегда любил страшные истории, так что я сочинила историю про чудовище. Какой конфуз, что ее прочел кто-то еще!

Он растянул губы в улыбке.

– Мое милое дитя. Вы действительно полагаете, что заявление, будто бы ваши заметки – это плод вашего воображения, свидетельствует о душевном здоровье? Это, если уж на то пошло, лишь подтверждает, что вы нуждаетесь в нашей помощи.

Мое сердце бешено застучало. Я помотала головой.

– Нет-нет, я могу объяснить. Я…

– Вы пережили страшную потерю. После этого мысль о замужестве оказалась для вас, чувствительной молодой женщины, слишком большим потрясением. Вам нужен покой. Вам нужно место, где вы будете чувствовать себя в безопасности, где ваш разум не страдает и не подвергается напряжению. Обещаю, мы обеспечим вам все необходимое, чтобы вы смогли справиться с истерией.

Мне хотелось вскочить и закричать, но любые мои действия и слова обернулись бы против меня. У меня задрожали губы, и все же я собралась с силами и грустно ему улыбнулась.

– Мне разрешено писать письма? Принимать посетителей? Я бы хотела увидеть…