Кирстен Уайт - Падение Элизабет Франкенштейн [litres]

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я отправилась назад в новую лабораторию, к мужу и покойному свекру – которому, возможно, недолго осталось находиться в этом статусе. Он не заботил меня в жизни; я не мечтала о воссоединении с ним после смерти.

– Так гораздо лучше, – сказал Виктор, едва подняв взгляд от датчиков многочисленных приборов, о назначении которых я могла лишь догадываться. – Можешь сесть. Мне нужно сосредоточиться. – Он махнул пистолетом, указывая на стул в противоположном от Мэри углу комнаты. Вместо этого я шагнула к стулу рядом с ней, и он взвел курок. – Можешь сесть вон там .

Мэри наблюдала за ним скорее с любопытством, чем со страхом.

– Это вы его убили?

Она использовала верный тон: сейчас важно было его успокоить. Мы уже помешали ему; он в любой момент мог сорваться. Она сделала именно то, что сделала бы я – что должна была сделать я. Попыталась его разговорить.

– Что? – Виктор, казалось, не понял, о ком она говорит. Потом он посмотрел на обнаженное тело отца. Черные и аккуратно зашитые разрезы спускались по его бледным рукам и испещряли широкую грудь. На горле я заметила старые следы.

Его задушили.

– Да, – ответила я. – Его убил Виктор.

Виктор проследил за моим взглядом и задумчиво коснулся горла отца.

– Секрет в том, чтобы не повредить трахею. Это та еще задачка! Я выяснил это в результате прискорбного развития событий, о котором я не намерен вспоминать. Необходимо сдавливать горло достаточно сильно, чтобы перекрыть доступ крови к мозгу, пока жертва не потеряет сознание. А потом просто продолжать, пока она не перестанет дышать. Я пробовал разные методы, но все они были слишком сложны или портили материал. Я пытался убедить суд определить для Жюстины другой способ казни, но меня не послушали, а я не мог объяснить, зачем это нужно. На то, чтобы заменить ей горло, ушла уйма времени. И, возможно, у меня бы все получилось, если бы я не потерял все, чего добился. – Он мрачно покосился на меня.

– Сколько человек вы убили? – Мэри придерживалась непринужденного тона, избегая осуждения. – Вы храните какие-то трофеи, кроме частей тел?

Виктора передернуло; он скривился, как будто учуял какой-то неприятный запах.

– Я не получаю от этого удовольствия. Я сожалею, что вынужден убивать. Какое-то время я пытался работать с материей, которая была мертва более долгое время. Но разложение зашло слишком далеко. Связи, необходимые для того, чтобы ток прошел по всему телу, разрушились. Мне требовался материал посвежее. – Он помолчал, повертел в руках флакон со зловещей желтой жидкостью. – Я думал, что не смогу этого сделать. В первый раз я чувствовал себя отвратительно.

– Думаю, он тоже, – сказала я.

Виктор удивил меня: его губы изогнулись в улыбке, которую прежде я бы сочла за награду.

– Он мучился недолго. Мне же пришлось заплатить за воплощение своих замыслов огромную цену. Это было нелегко, уверяю тебя.

Он положил пистолет на стол – дуло все так же было направлено на Мэри – и ввел жидкость в незрячий белесый глаз отца. Я не стала отворачиваться.

Я больше никогда не позволю себе отворачиваться.

– Вам нравится шитье? – спросил он Мэри, указывая на черные стежки. – Благодарить надо Элизабет. Это она научила меня шить. Хотя руки от этого занятия, конечно, устают. – Он снова взял пистолет и, подняв руки, повертел одну из них, задумчиво ее разглядывая. – Все это довольно сложно. Эта рука должна уметь делать крошечные надрезы. Один промах, одно неловкое движение могут испортить целое тело. Не говоря уж о силе, которая нужна, чтобы задушить человека. Когда я только начинал, я не задумывался о чисто физических аспектах. Я был полон возвышенных идей и вопросов, которые решаются на бумаге. – Он вздохнул. – Но такова природа науки. В какой-то момент теорию необходимо свести с реальностью, и работы всегда окажется больше, чем предполагаешь.

Мэри сочувственно зацокала языком.

– Нелегко вам, должно быть, пришлось, когда вы убивали моего дядю. Он был крупный мужчина.

Виктор задрал голову, проверяя металлический прут, и повернул очередную ручку какого-то прибора.

– Кем был ваш дядя?

– Карлос Дельгадо. – Ее спокойствие дало трещину при виде его непонимания. – Книготорговец! Ваш друг!

Он нахмурился, копаясь в памяти.

– Ах, да! Я тогда как раз потерял много сырья: пробная инъекция прошла неудачно. Мне срочно нужна была замена. Он сам появился у меня на пороге. Ему просто не повезло. Но скажите, искал ли его кто-нибудь? Нет. Никто его не искал. Все эти люди, которых я находил на темных улицах, все эти пьянчуги, чужестранцы, бродяги в поисках работы. Никто никогда их не искал. И это приносит мне утешение. Я наделил их предназначением более высоким, чем они когда-либо имели.

– Я его искала! – Она сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. – Я искала.

– И никто не подумал вам помочь, не так ли? Я мог бы выбрать и вас, и мне бы ничего за это не было. – Виктор произнес это без всякой злости. Это была правда.

Мэри повернулась ко мне. Лицо ее было бледно, а под глазами залегли тени. Повязка, которую я наложила ей на плечо, уже пропиталась кровью.

– Простите мне эти слова, но я сомневаюсь, что ваш брак будет счастливым.

Над головами у нас сверкнула раздвоенная молния. Виктор поднял лицо и жадно, с предвкушением уставился в небо. Я встала, тихонько подбираясь ближе. Молния метнулась вниз и ударила в прут с ослепительной силой. Воздух затрещал, и кончики моих волос встали дыбом.

Виктор потянулся к какому-то рычагу. Я закричала и взмахнула пистолетом, чтобы привлечь его внимание. В ту же секунду Мэри вскочила и метнула в него нож. Вращаясь в воздухе, он ударил его в лоб рукоятью. Виктор, ошеломленный ударом, качнулся назад.

Молния исчезла.

Рычаг остался на месте.

В шипящем воздухе стоял запах горелой плоти и волос; тело судьи Франкенштейна было разрушено разрядом, который Виктор не успел перенаправить, и не подлежало восстановлению.

– Ты все испортила! – закричал Виктор, наставляя пистолет на Мэри.

В окне за его спиной возникла ужасная черная тень, которая неслась в нашу сторону. Она врезалась в стекло с нечеловеческим ревом и набросилась на Виктора.

Это было чудовище.

Чудовище, ужасавшее своей наружностью издали, вблизи оказалось еще страшнее. Его длинные черные волосы свисали с деформированной головы. Вокруг стежков, оставленных рукой Виктора, кожа его, местами разного цвета, морщилась и собиралась в складки, а кое-где успела усохнуть, как у мумии.

Его губы, черные, как деготь, обрамляли самые ровные и белые зубы, какие я когда-либо видела. Контраст этот, однако, не доставлял удовольствия, а вызывал одно лишь отвращение.