Кирстен Уайт - Падение Элизабет Франкенштейн [litres]

– У меня есть его старые записи.

– Откуда они у тебя? – Я поняла, что это та самая книга из кошмарного сундука в первой лаборатории Виктора. И тут я вспомнила. – Ты был там в ту ночь. Я едва не сожгла тебя заживо. – Устыдившись, я опустила голову. – Прости меня.

– Ты не знала.

– Нет, я прошу прощения не только за это. Я была несправедлива к тебе – к Анри – в жизни. Его прежней жизни. Но та часть тебя, что была Анри… я тебя использовала. Не так жестоко, как Виктор, но я позволяла тебе любить меня, потому что так я чувствовала себя более защищенной. Не потому, что я испытывала к тебе романтические чувства. Я не уверена, что испытывала их хоть когда-нибудь, – не уверена, что вообще на это способна. Это роскошь, доступная только тем, кому не нужно заботиться о своей безопасности.

Я остановилась, сделала глубокий вдох и заставила себя посмотреть на чудовище. Я буду приучать к нему разум до тех пор, пока не смогу смотреть на него без омерзения. Я нашла на изрезанном лице глаза Анри и сосредоточилась на них.

– Ты оказался на пути этого демона из-за меня. И я сознательно спровоцировала Виктора, чтобы заставить его вернуться домой или позволить тебе взять меня в жены – и тем самым обеспечить мое будущее. Мне было все равно, какой из путей выберет он, – а значит, меня не заботили твои чувства. Я использовала тебя. За это я прошу прощения. Об этом я всегда буду сожалеть.

– Теперь я понимаю, что значит оказаться в ловушке, – сказал он медленно, тщательно проговаривая каждое слово раздутым неповоротливым языком. – Я загнан в ловушку этим телом. Мне нет места в этом мире, негде укрыться. Я не могу положиться даже на великодушие окружающих, потому что они никогда его не проявят.

Мэри, обходя осколки, подошла к нам. Она забрала у Адама первый дневник и сунула его вместе со вторым под здоровую руку.

– Что ж. У нас его записи. У нас его деньги. У нас его лаборатория. Он еще не скоро обустроится снова.

– Предлагаю не давать ему такой возможности. Я окинула взглядом все вокруг, думая об этом доме, который никогда не был моим. Доме, в котором я отчаянно мечтала о безопасности. Доме, на который я, Франкенштейн, могла наконец заявить права.

Я смахнула на пол первый флакон, который попался мне на глаза. Потом еще один, и еще. Я подняла стул и швырнула его в комод, уничтожив одним махом и реагенты Виктора, и фамильный фарфор Франкенштейнов. Я не понимала, что захожусь в крике, пока моя разрушительная энергия не исчерпала себя. В комнате стоял тяжелый запах реагентов; к хаосу на полу добавились химические отходы.

Я направилась к двери с гербом Франкенштейнов.

– Как думаешь, Адам, ты сможешь ее снять? Мне нужно развести костер.

Он промычал, без слов выражая согласие. Своими огромными руками он с легкостью сорвал дверь с петель и кинул ее на середину комнаты. За первой створкой последовала вторая. Адам прошелся по дому, круша мебель. Мэри медленно выволокла наружу чемодан с деньгами здоровой рукой, пока я собирала припасы, которые подготовила, когда намеревалась убить Адама, не понимая, кто здесь настоящее чудовище.

Мы собрали все в кучу и сложили в центре столовой костер. Настало время раз и навсегда сжечь мое прошлое. Мы восстанем из пепла обновленными. Адам. Мэри. И я.

Я взяла с очага на кухне спичку и задумалась.

– Нужно проверить комнаты прислуги. Мне бы не хотелось случайно кого-нибудь убить.

– Да, обычно мы убиваем намеренно, – услужливо добавила Мэри. – Но если бы там кто-то был, думаю, он бы уже отреагировал на шум.

– Слуги ушли, когда вернулся Виктор, – сказал Адам. – Я наблюдал за домом.

– Хорошо.

– Положим сверху тело?

Я посмотрела на останки судьи Франкенштейна. Он заявил о своих правах на меня и держал меня в заложницах в надежде завладеть моими деньгами. Он был не так плох, как его сын. Но он определенно сыграл свою роль в том, кем стал Виктор.

– Это не для него. Это для меня.

Я кинула в костер спичку. Когда огонь выгнал нас из дома, мы постояли на улице, наблюдая, как пламя пожирает поместье Франкенштейнов.

– Что будем делать теперь? – спросила Мэри.

– Виктор сказал, что найдет меня на краю света. Думаю, мне стоит усложнить ему задачу.

Мэри рассмеялась.

– С удовольствием заставлю его помучиться.

– Вы не можете поехать со мной! Моя дорога будет долгой, одинокой и опасной.

Она устремила взгляд поверх языков пламени.

– Мой дядя мертв. Я любила книжную лавку, потому что любила его. Если я вернусь, следующие несколько лет мне придется бороться за нее, а потом я потеряю ее, потому что я незамужняя женщина, а закон суров к незамужним женщинам. И потом, Виктор знает, что мне известна правда о нем. Не могу представить, чтобы он простил меня или забыл об этом.

– Думаю, – сказал Адам голосом, напоминающим скрежет камней, – я смогу обеспечить ему нужный след. Меня сложно не заметить.

Что за странное зрелище представляла наша компания! И все же я была бесконечно благодарна, что мне не придется делать это в одиночку.

– Чтобы не отстать от нас, он вынужден будет постоянно двигаться, а значит, ему не удастся устроить новую лабораторию. Так мы сможем спасти других. Но нам нужно увести его как можно дальше от людей. На случай, если все пойдет не по плану. – В конце концов, мы трое уже попытались его убить и потерпели неудачу. – Он ненавидит холод. Так что предлагаю немедленно выдвигаться на север.

– О, трое беглецов в нашем лице превратят жизнь дорогого Виктора в ад. – Мэри в предвкушении потерла руки.

Я рассмеялась; Мэри присоединилась ко мне, и этот звук был ярче, чем пылающий перед нами огонь. Что-то внутри Адама расслабилось. Он выпрямился, больше не пряча от нас лицо. Его черные губы разошлись в улыбке, и я наконец увидела в нем живую душу. Не Виктор вложил ее в Адама. Это была заслуга самого Адама.

Мы замолчали, слушая, как дождь шипит, поливая пламя, жар которого был так силен, что наша одежда высыхала, не успевая намокнуть.

Дом был убежищем, но был и тюрьмой. Но даже глядя, как он горит, я не чувствовала себя свободной. Оставался Виктор. Он не отпустит меня. Я лучше других знала, с каким упорством и одержимостью он идет к своей цели. Он найдет меня.

Я позволю ему это сделать.

Я всегда знала, что благодаря Виктору смогу посмотреть мир.

Я и подумать не могла, что это случится при таких обстоятельствах.

Мы стояли на равнине перед Санкт-Петербургом. Это было долгое, холодное путешествие. А впереди нас ждали еще более долгие и холодные переезды. Но, глядя на луковичные купола этого сияющего на солнце, покрытого инеем города, я наконец почувствовала что-то, напоминающее умиротворение.