Кирстен Уайт - Падение Элизабет Франкенштейн [litres]

– Как красиво, – сказала я.

– Как холодно, – сказала Мэри.

– Красиво и холодно, – сказал Адам.

Я рассмеялась и взяла Мэри под руку. А потом – очень робко – потянулась и взяла под другую руку Адама. Он, как и всегда, вздрогнул от моего прикосновения, но потом расслабился. Я не стала смотреть на него, чтобы убедиться, что он улыбается. Я пыталась делать то, что казалось мне правильным, просто потому, что хотела этого, а не ради того, чтобы вызвать нужную для моих целей реакцию.

– Идите в город, – сказал Адам. – Проведите несколько ночей в тепле и уюте. А я поброжу по окрестностям и позабочусь о том, чтобы меня заметили.

– А если кто-нибудь попытается причинить тебе вред? – Я боялась этого постоянно – что его жуткий облик станет причиной насилия. – Это нечестно по отношению к тебе. Или все будут в тепле, или никто.

Он похлопал меня по руке. Его ладонь вдвое превосходила мою, но была удивительно мягкой.

– Я быстрее и сильнее любого, кто может попытаться мне навредить. Мне это не в тягость. Холода я не боюсь. И я люблю открытые пространства. Меня до сих пор будоражит возможность бегать так быстро, как я умею. – Он помолчал и застенчиво улыбнулся. Это была очень осторожная улыбка, улыбка – бутон цветка. Хрупкая, не до конца еще сформировавшаяся. – И мне нравится предвкушение от новой встречи с вами.

Я улыбнулась в ответ, и его улыбка-бутон начала расти.

– Мне тоже. Но я не говорю по-русски. Так что мы не сможем ориентироваться в городе и…

– Я говорю. – Мэри широко улыбнулась; дыхание вырывалось у нее изо рта облачками пара. – По крайней мере, моих знаний должно хватить, чтобы заказать обед и снять комнату. Мой дядя любил Санкт-Петербург. Я хочу посмотреть на этот город своими глазами.

– Значит, решено. – Адам снова похлопал меня по руке и мягко ее отпустил. – Я-то его уже видел.

– В другой жизни, – возразила я.

– Мне этого достаточно. Буду ждать вас на этом месте через три дня.

Он широкими скачками бросился бежать, за считаные секунды оказавшись слишком далеко, чтобы я могла возразить.

Мэри вернулась в наш открытый экипаж и взялась за поводья.

– Забирайся. Хочется побыть в тепле подольше, чем пару часов за раз.

Я присоединилась к ней, и мы поехали к городу. Экипаж был на полозьях, так что она остановилась на окраине города и нашла конюшню, чтобы оставить лошадей. До центра города мы добрались в наемной карете. Мне хотелось поселиться в простом неприметном месте. Мэри выбрала лучший постоялый двор, какой только смогла найти.

Вечером, когда мы сели ужинать с полными тарелками супа и бокалами вина, она мрачно уставилась на меня.

– Мы с тобой находимся в одном из самых красивых городов мира. Я хочу сходить в оперу. Я хочу посмотреть соборы. Я хочу насладиться этим дорогим ужином. А ты твердо намерена быть несчастной. С Адамом все будет хорошо. Он любит уединение и любит возвращаться к нам.

– Дело не в этом, – выпалила я и вдруг поняла в чем. Я уткнулась взглядом в тарелку и лежащую рядом с ней серебряную ложку. В глазах поплыло. – Как я могу наслаждаться жизнью, пока есть Виктор? Как мне наслаждаться жизнью, когда Жюстина мертва? И Уильям. И твой дядя с Анри – они не мертвы, но и не живы, потому что это нельзя назвать жизнью. За мной вереницей тянутся призраки. Их всех убили из-за меня. Из-за извращенного желания Виктора мной обладать. Как я могу улыбаться, как я могу наслаждаться жизнью, зная, какой ценой досталась мне эта жизнь?

Мэри взяла мои руки в свои. Я теперь все время носила черное. На ней сегодня было темно-красное платье, подчеркивающее превосходный цвет ее лица. Она улыбнулась и пожала мне руки.

– Я знаю своего дядю. Я вижу его черты в Адаме. В его доброте. В его восхищении природой. В его любви к нам обеим. Я уверена, что и ты видишь в нем Анри. Да, твоей Жюстины больше нет, но ты хранишь ее в своем сердце. Неужели она хотела бы, чтобы это сердце мучилось и болело из-за нее?

Я покачала головой.

– Она заставила меня пообещать, что этого не будет.

– Я не говорю, что ты не должна грустить и испытывать угрызения совести. Но прошлое должно было по крайней мере научить тебя ценить жизнь. Показать ее безудержную, драгоценную радость. Не позволяй Виктору украсть ее у тебя. Он уже отнял у тебя слишком много.

Я кивнула и высвободила одну руку, чтобы вытереть глаза. Другую руку я не отнимала еще долго, пока напряжение в груди не ослабло настолько, что я смогла дышать. А потом я улыбнулась ей открытой улыбкой – просто потому, что я любила ее и была рада, что она рядом. Она улыбнулась в ответ.

Той ночью, свернувшись рядом с ней в теплой постели перед негромко потрескивающим камином, я крепко спала. Впервые за много месяцев меня не мучили кошмары.

– У меня для тебя подарок, – улыбнулась я.

Голубые глаза Адама удивленно расширились. Под меховыми шубами и приобретенной нами провизией лежала стопка книг. Поэзия, драмы, философские трактаты – все, что любил Анри и, по словам Мэри, любил ее дядя. А сверх того мы купили несколько книг, посвященных самым разным предметам, чтобы Адам смог понять, что любит он .

– Спасибо, – сказал он торжественно, проводя бесформенными пальцами по корешкам. Мы с Мэри обняли его, и он обхватил своими ручищами нас обеих. – Спасибо, – прошептал он, и я поняла, что мы подарили ему не слова или знания, но дружбу. Мы никогда его не покинем. А он никогда не покинет нас.

Семья, которая едва не уничтожила меня, невольно подарила мне новую семью. Я сдержу обещание, данное Жюстине. Я приму жизнь, какой бы странной она ни была, пока она у меня есть. И так, с Мэри, пристроившей голову у меня на плече, и Адамом в роли возницы, я позволила себе улыбнуться – не для кого-нибудь, а просто так.

Для себя .

Мэри укуталась в меха и подпоясалась, разом превратившись из девушки в медведя. Я расхохоталась, глядя на нее, и, отодвинув ящик, проверила люк в полу, чтобы убедиться, что дыра, которую мы пробурили во льду, чтобы набирать воду и рыбачить, не затянулась. Я обломала наросший по краям лед и вытащила леску.

– Три рыбины!

Ветер завывал вокруг нашей крошечной хижины, безуспешно пытаясь отыскать лазейку между глиной и деревом, защищающими нас от стихии. Снега навалило столько, что он закрывал единственное окно, из-за чего даже днем в хижине царил мягкий рассеянный полумрак. Мы не знали, кто построил ее и кому она принадлежала, но за все две недели у нас не было ни единого гостя. А если владелец появится, мы готовы были заплатить за ночлег. Впрочем, я с трудом представляла, чтобы кто-нибудь наткнулся на нас случайно. Снег снаружи хлестал по лицу и залеплял глаза, не стихая ни на секунду. Адаму регулярно приходилось откапывать нас, чтобы мы могли выбраться за провизией.