Александр Уваров - Пять из пяти [СИ]

— А вы нам чайку не дадите? — попросил я.

— К ночи ближе… — как-то неопределённо ответил третий. — Если кипяток дадут… Не видишь — сами в ведре кипятим!

— Вижу, — ответил я.

И ушёл.

Боцман и в самом деле пришёл к Веронике.

Один.

— Я… это… в соответствии с заявкой, — замычал он.

И опустил голову.

Я стоял в коридоре. Рядом с клеткой Вероники, в двух шагах от Боцмана, за широкой его спиной.

Вероника, конечно, сразу меня заметила. Подмигнула мне и поманила пальцем.

Я отрицательно помотал головой (нет, правда… какая-то она неухоженная, как будто специально вымазалась грязью и посыпала голову пухом из дырявой своей подушки… с Никой разве сравнить?.. да и вдохновения с ней никакого, уездный цирк-шапито с дырявым куполом, пускай уж к ней клоуны с охранниками ходят…).

— А чего один? — обиженно спросила Вероника, и расстегнула верхнюю пуговицу на розовом своём халате с рюшками, синей заплаткой на левом рукаве и маками, что красной нитью вышиты были на уровне талии. — Договорились же, что групповое будет…

— Не-е-е! — Боцман замотал головой и переступил с ноги на ногу. — Групповое — никак нельзя. Скоро же футбол, финал будет… Ребята никак придти не могут, меня вот попросили. Так сказать, делегатом от всех… Я же всё равно в футболе не очень…

— Да ну! — удивилась Вероника и быстрым движением расстегнула все остальные пуговицы. — Молодец! Настоящий моряк! Один за всех, стало быть, и все…

— Ты… это… — обиженно пробурчал Боцман. — Ты не издевайся. Чем могу, как говорится… Я тебе не пацан какой, так что предупреждаю — сильно не дёргайся. А то ведь не получится ничего…

— Ой, ой! — Вероника хихикнула и сбросила халат, оставшись в ночной сорочке.

«Ну, ладно» решил я. «У неё с Боцманом тягомотина ещё часа три будет тянуться, а мне камеру надо закрыть… А то старший охранник с обходом пойдёт».

— Эй, охранник! — позвал я.

Боцман вздохнул и повернулся ко мне.

С полминуты морщил лоб, соображая (я терпеливо ждал).

Потом лицо его просветлело от озарившей его догадки.

— Ну, правильно, — сказал он. — Второй раз на этой неделе… Склероз, мать его! Я что, опять дверь забыл закрыть?

— Опять, — подтвердил я.

Вероника устала ждать, махнула рукой, решительно сбросила сорочку (конечно, у неё не только лицо чёрным вымазано было!.. ну груди, как ни странно, ничего, очень даже ничего — полные, но тугие, не отвисшие… может, когда-то она и впрямь была красавицей?… на мгновение я даже позавидовал Боцману… фу, дошёл!.. я же артист!).

Потом упала на койку и истошно завопила:

— Оставьте меня! Мерзавцы! Ой, мама, не надо! Не надо!!

— На ключи, — шепнул Боцман и поспешно сунул мне в руку тяжёлую связку. — Свой сам найдёшь… Некогда мне.

— Я дверь закрою изнутри, — ответил я ему. — Будешь проходить мимо — заберёшь. Идёт?

— Да за что же это мне?!! — продолжала вопить Вероника.

— Идёт, — согласился Боцман.

И, заткнув уши ладонями, зарычал:

— Да не ори же ты! Имей совесть, дура немытая! Я же пожилой человек, я устал. Дай хоть раздеться, сосредоточиться… Да, кстати, чуть не забыл! Я журнал вахтенный принёс, тебе тут отметку надо сделать, расписаться… Директор приказал. По мере выполнения задания… Так я тут за троих расписался, и для тебя местечко в уголке осталось… Всё по правилам…

— Пошляк! — всхлипнула Вероника и пнула Боцмана пяткой.

Я вернулся в камеру.

Закрыл дверь.

Просунул в узкое пространство между прутьями руку и начал по очереди пробовать ключи, пытаясь вставить их в узкую скважину замка.

— Как там? — спросил Карлик.

— Никак, — ответил я. — У Вероники Боцман…

— Обломился ей праздник, — заметил Карлик.

Я кивнул. И поморщился — прутья с ребристой насечкой больно давили на руку.

— Ещё? — спросил Карлик.

— Больше ничего, — сказал я. — Ничего… И чая, полагаю, не будет. Ужин пока не приносили?

Карлик перевернул подушку, достал спрятанные часы (часы у него странные были — с треснувшим циферблатом и оборванным ремешком… он как-то сказал мне, что часы эти у него уже девять лет и прошли с ним все его клиники, приюты для бездомных и ночлежки… и всё ещё ходят!).

— Через час.

Он снова убрал часы под подушку. И вздохнул.

— А есть-то неохота…

Всё!

Седьмой по счёту ключ подошёл. Замок щёлкнул.

Я с силой надавил на дверь, потом долго тряс её. И успокоился, только лишь когда окончательно убедился в том, что замок сработал, и сработал на славу — язычок до конца вошёл в паз.

На душе стало легко и спокойно.

— Главное — что? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Карлик.

Я постоял немного — и силой бросил связку ключей на пол. И пинком зашвырнул под умывальник.

«Господи, как жизнь затянулась!».

Раздался грохот и крик.

Рыжий бил кулаком по картону и орал.

Карлик вскочил и начал лупить по треснувшему листу со своей стороны.

Рыжий затих. И захихикал.

— Ты сумасшедший! — заявил он. — Ты псих, Карлик! Урод! Мразь! Говно! Вы****ок! Недомерок!

— А ты!.. — начал было Карлик.

Потом замолчал и махнул рукой.

— Тебя с выступления снимут! — не унимался Рыжий. — Ты неблагонадёжен! Тебя потому в первый же день на сцену выпускают, что веры тебе нет никакой. Ты чужой! Ты не артист, ты лжец, притворщик, бездарь!

— Артист должен быть лжецом, — возразил Карлик. — Даже в этом театре.

— Ты бездарный лжец! — продолжал, снова срываясь на крик, Рыжий. — А я — гениальный! Я должен открывать сезон! Я! Кто тебя сюда пристроил? Как ты сюда пробрался? Как попал?! Кто пропустил?!! И все, все тебя любят! Почему? Ведь это моя, моя любовь! Ты крадёшь её, а она для меня! И нечего тут отмалчиваться, недомерок! Я слышал — тебе старший распорядитель лучшее время для репетиции выделил. Ты и его на свою сторону переманил? Гад! Гад! Сука! Развратник, тварь, прилипчивая сука!

Рыжий всхлипнул. Кажется, подавился слюной или судороги начались.

— Ты не рыжий, — усталым голосом произнёс Карлик. — Ты — серый. Покрась волосы!

И ещё раз ударил по картону.

Боцман вразвалку прошёл по коридору.

Остановился у нашей камеры.

Подёргал дверь.

— Хрен ли дёргать? — спросонья пробурчал я. — Дёргали уже…

Я встал, поёживаясь от ночного холода (он добирался и до наших клеток, проникая сквозь толстые стены, коридоры, переходы, перегородки и перекрытия), заглянул под раковину, достал ключи.

И просунул связку сквозь прутья Боцману.

Мне не хотелось спрашивать его, как там вышло с Вероникой. И так было понятно, что получилось скучно. Хотя он, верно, старался.

Боцман забрал ключи, плотнее прижал к груди журнал — и ушёл.

Весь следующий день, с утра до ночи, я сидел в камере и разучивал роль.

Теперь время пошло быстрее.

Мне показалось, что обед принесли сразу после завтрака. Но это, конечно, было не так. Часов у меня не было (отдал гардеробщику вместе с прежним моим, старым джинсовым костюмом… из прошлой жизни… так захотелось отметить новое моё рождение, что избавился от всех старых вещей, но поспешил, видно, поспешил от всего избавиться — часы сейчас бы пригодились).