Саша Мар - Интересно и легко

В тот же момент Вадим, скорчившись от боли и ухватившись за лоб над правым глазом, сорвался с места и побежал к Наде. Рука была в крови — другой камень рассек ему бровь.

«Виктор!»

Прогулка закончилась. Группа провела на дороге еще около двух часов со скорой помощью и милицией. От шока никто не чувствовал мороза, но когда скорая и милиция уехали, всех затрясло, а у Тани случилась истерика со слезами и визгом, и Надя решила, что нельзя оставлять её одну, и надо, чтобы она переночевала у них. Она испугалась, увидев Вадима с окровавленной головой, но потом поняла, что это ничего страшного, а еще она внимательно смотрела на одногруппников, пытаясь понять, видели ли они, что произошло, и как Вадим кричал Виктору. Удивительно, но, похоже, это видела она одна, а может, и вообще показалось.

Пришли на остановку и ждали такси. Вымотанная от истерики Танюха легла на скамейку. Вадим отошёл в сторону и прислонился к столбу с расписанием автобусов. Темнело и в сумерках его перебинтованная голова как будто висела в тумане отдельно от туловища.

Надя подошла, встала рядом спиной к скамейке, на которой лежала Танюха, и почти беззвучно спросила:

— Это ты его убил?

Вадим быстро глянул на неё, явно ожидая другого вопроса. Лицо его сделалось твердым, и он выдал заготовленный ответ:

— Я кричал, чтобы он отошел, я видел, что на него летел камень.

— Это ты его убил.

Утром Танюха с лицом распухшим от слез и тонны успокоительных таблеток уехала к родителям, и у Нади с Вадимом начался скандал, до вечера, без перерыва на обед. И он продолжался весь следующий день.

— Что, что тебе сказали твои чёртовы часы?

— Я спросил, если я поеду в заповедник, смогу ли я отомстить или нет.

— Отомстить? — глаза Нади распахнуты от ужаса и блестят слезами.

— Никто не может отобрать у меня моё счастье, — Вадим произносит это глухо с каким-то шипением, — это не просто шальная удача. Я — добился этого, это я настроил часы, я сам сотворил своё счастье.

— Да, он не забирал твоего счастья, чудовище ты!

— Никто не может так говорить, это моё счастье, — Вадим вдруг сникает и уверенности в голосе меньше.

— Ты теперь будешь убивать всех, кто скажет про твое счастье, всех, кто при тебе скажет слово «счастье»?

Вадим молчит.

Кроме вопроса, в котором он признался Наде, он спрашивал у часов, будет ли он чувствовать себя хорошо, когда отомстит. И цифры показали «нет» в ответ, зачем же он всё равно это сделал…

— Я не знал, как это точно произойдет, я увидел оленей… маралов, и камни посыпались, и всё понял, но я уже не мог остановиться. Я думал, что почувствую облегчение, когда отомщу, но мне плохо.

— Ты не мог остановиться? Ты твердишь, что всегда есть выбор, миллионы выборов, чёртов ты Нострадамус.

Кроме пустоты в голове Вадим физически чувствовал, как мучается Надя, и больше ничего.

— Ты всех теперь будешь убивать, я спрашиваю?

— Нет, я больше не буду.

— Ты больше не будешь? Ты человека убил, понимаешь, а говоришь, как будто киндер-сюрприз у ребенка сожрал тайком. Он больше не будет!

Надя прижимает ладони к лицу и рыдает.

— Ну, ты же сама меня спросила, буду или нет? — орёт Вадим, — я тебе и говорю, что я! больше! не буду!

— Я не смогу с тобой жить, и пропади она пропадом вся твоя чушь про браки на небесах.

А потом наступила ночь, но Надя не ушла. А потом прошла неделя в полном молчании, и ещё неделя, и молчать нужно было уже через силу с мучительной тоской по времени, когда все было хорошо. И сейчас стоит только протянуть руку, и вот оно тепло, надо только забыть, постараться поскорее и покрепче забыть.

И Надя старалась забыть изо всех сил. Потом вернулась Танюха от родителей, и они плакали вместе, а Надя внимательно смотрела на неё и хотела ещё раз убедиться, что Таня не помнит и не видела, как все произошло. Оказалось, что та на самом деле совершенно ничего не помнит, и тогда страх, что Вадима в чём-то заподозрят, прошел, и забывать стало легче и быстрее.

И они остались вместе, потому что всё было не важно, кроме них самих. Вадим снова говорил о звёздах и тайнах мира. И как тогда в первый раз Надя тонула в гипнотическом бархате его голоса и испытывала только спокойствие, тепло и надёжность. Вадим сначала боялся, что часы в наказание за страшный поступок откажутся предсказывать его будущее, но этого не произошло. Возмездия не случилось. Механизм был настроен и запаролен и уже не подчинялся каким бы то ни было воздающим и карающим, справедливым высшим силам. Ничто не могло повлиять на безупречную точность дьявольской машины, которая сверялась только с неизменным ходом холодных звёзд и не ведала о добре и зле.

Часы отмеряют время, год за годом, а Вадик и Надя живут в той самой квартире на пятнадцатом этаже и уже воспитывают четверых детей. Встречают новый год, глядя на фейерверки за окном, один, два три,… пятнадцать, и потом не ложатся спать, а утром садятся в машину и через деревню, забрав родителей, едут в аэропорт, чтобы первым рейсом улететь на Бали, где живут в своем доме всю зиму, а если захочется, то и дольше, а летом колесят по Европе или Латинской Америке. Ацтеки и майя, Лион и Сан-Прованс.

Однажды Надя заметила, что Вадим стал грустным. Он начал заметно больше времени проводить со своими часами, а когда разговаривал с ней или играл с детьми, было видно, что мысли его далеко. Он всё больше отстранялся и погружался в себя. Он мог посредине разговора, соскочить с места и уйти в спальню, где на прикроватном столике всегда лежали часы, схватить их, и что-то бормоча, долго с ними возиться. В темноте комнаты его лицо освещалось синим мерцанием, он рассматривал бегущие по экрану числа, которые складывались в линию жизни, тонкую ниточку без конца.

— Помнишь, когда мы только встретились, моя линия жизни по часам, она была бесконечной. Так вот и сейчас, тридцать лет прошло, а она всё ещё… такая же.

— Раньше тебе это нравилось.

— Но это же бред, часы показывают все возможности, в том числе возможность бессмертия, но я же знаю, что это чушь. Я же ничего не делаю, чтобы достичь бессмертия. А потом случайно сделаю что-нибудь и лишусь его.

— Ну, не кури.

— Я серьёзно.

— И что же ты решил делать? — Надя начинала волноваться. Это была та же интонация, та же злость в голосе, которую она слышала много лет назад и которой боялась. Та же злобная упёртость, «никто не сможет отобрать моё счастье!»

— Так что же ты решил?

— Я ищу, я перебираю варианты, я пытаюсь нащупать, что я должен предпринять, чтобы предсказание о бессмертии сбылось.

Но поиски были бесплодны. Вадим злился и отдалялся от семьи, стал пренебрегать здоровьем. Однако ни курение, ни алкоголь никак не сказывались на линии жизни, она оставалась таким же завораживающим бесконечным рядом цифр, и это ещё сильнее убеждало Вадима, что ему нужно искать, что бессмертие — это его реальная возможность.