Саша Мар - Интересно и легко

Потребность проводить время с часами росла и стала навязчивой, а затем к ней присоединился страх, что часы могут сломаться, и это не позволит Вадиму завершить поиск.

— Ты знаешь, мне кажется, что если часы остановятся, я тоже умру, моя ниточка, она — порвётся, — шептал он, глядя на Надю немигающими воспаленными глазами.

Надя заметила, что Вадим стал чаще, чем нужно, менять батарейки в часах. Он выглядел как помешанный. Боясь, что может умереть, за пару секунд, что часы будут стоять, пока он меняет батарейки, он задерживал дыхание, зажмуривал глаза, затем молниеносно вытаскивал еще рабочие элементы из часов, и вставлял новые. Если для проделывания этой манипуляции требовалось на секунду больше, ему казалось, что он задыхается, краснел, а когда экран в конце концов загорался голубым светом, шумно с облегчением выдыхал.

Он с маниакальной настойчивостью продолжал поиски «дорожки к бессмертию» и стал игнорировать жену. Надя жалела его. Не было и речи о том, чтобы расстаться. Браки свершаются на небесах, и она любила его, и от этого было ещё более тяжко.

— Вадик, сходи к врачу, ты не справляешься. Это психоз, понимаешь, это лечится, но я боюсь за тебя.

Надя пыталась отвлечь его всеми возможными способами, убеждала, что нужно пойти к доктору, что это не стыдно. Она даже нарочно обижалась, что он заботится о своём личном бессмертии и совершенно забывает, что ей-то ничего такого не грозит. Услышав такое, Вадим приходил в ярость, кричал, что она ничего не понимает, ведь если он добьётся своего, то и ей обеспечит вечную жизнь, это же очевидно, и в конечном счёте он заботится о них обоих и о детях, а она только отвлекает и мешает.

В тот год они жили в Берлине и решили никуда не уезжать на новый год и Рождество.

— Ты ведь не бросишь меня, а, Надюш?

Надя наливала молоко в чашку с кофе, медитировала утром на кухне в тишине спящей квартиры на Александр-плац, наблюдала за клубящимися молочными облаками в чёрном пахучем вареве, и вздрогнула от неожиданности. Вадим подошел незаметно, обнял её, и она ощутила забытое тепло.

— Вадик, так дальше не может продолжаться. Ты сходишь с ума, и я вместе с тобой.

Она обернулась и увидела его, небритого, с красными от бессонной ночи глазами.

— Да, ты права, я с этими часами совсем отупел. Как черепаха, не вижу дальше носа. Как Машка?

Он улыбнулся, но не было сил удерживать улыбку на лице.

— Послушай, тебе нужно просто отцепиться от этих часов. Отлипнуть, понимаешь, съезди куда-нибудь без них, в Брюссель, поброди по барахолкам, под Рождество там должно быть супер.

Услышав слово «барахолки», Вадим оживился. Когда-то это было одно из его любимых развлечений, бродить по огромным Брюссельским барахолкам, птичьим рынкам. Под Рождество кроме обычных мест старинную рухлядь начинали выставлять на всех рынках и ярмарках, которые разворачивались почти на каждой площади старого города.

— Если тебе станет совсем не по себе, я сразу примчусь и привезу тебе часы. Я же понимаю, что у тебя это как болезнь. Но давай попробуем радикально? А, сразу, ты справишься.

Тем же вечером Вадим сел на поезд и уехал в Брюссель. Они решили попробовать несколько дней без часов, и потом решить, надо ли Вадиму идти к врачу. Надя же подумала, что поручит детей бабушке и дедушке и дни напролёт будет лазить с фотоаппаратом у Берлинской стены и в окрестностях. Она всегда интересовалась искусством, и вот, имея возможность тратить на любимое дело всё свое время, она увлеклась социалистическим поп-артом. Это занятие позволяло ей забыть об одиночестве и постоянном беспокойстве за мужа.

На следующий день она бродила по картинной галерее, разглядывая огромные плакаты и репродукции черно-белых фотографий времен социалистического лагеря. Она погружалась в атмосферу жестокого и звонкого красного энтузиазма с верой в невероятные перспективы, с постоянным чувством голода и страхом. Запиликал смартфон, это Вадим звонил по вайберу. Надя включила камеру. На экране было улыбающееся лицо мужа, выражение, какого она не видела уже давно. По лицу Вадима мелькали солнечные лучи и тени и Надя поняла, что он куда-то едет:

— Ты где?

— В такси, здесь отличная погода, тепло и солнце. Представляешь — я нашёл.

— Что нашёл, антикварный эксклюзив?

— Нет, — Вадим засмеялся, — я нашёл человека. У него часовой магазин с мастерской прямо в центре города. Понимаешь, он говорит, что сможет настроить часы.

Опять часы. Наде расхотелось улыбаться, но она постаралась не подать виду, а Вадим продолжал взахлёб:

— Они будут выдавать не бесконечное количество возможностей, а выстроят дорожку к цели. Понимаешь. Моя цель — бессмертие. Часы покажут, что делать для этого. Он поможет мне настроить часы.

— Хорошо, я очень рада…

Глаза Вадима горели, и он не замечал расстроенного лица жены.

— Надя, привези мне их, если прямо сейчас сядешь в поезд — к вечеру будешь в Брюсселе.

— Они на столике возле кровати?

— Да, на столике возле кровати, на статуэтке кенгуру.

— Хорошо, хорошо, мчусь.

Надя быстро вернулась в гостиницу, забрала часы, затем ринулась на вокзал и успела на двенадцатичасовой поезд. Она задумчиво разглядывала пролетающие за окном пейзажи и пыталась понять, чего чувствует больше: радости за мужа, которого увидела в прекрасном настроении в первый раз за долгое время, или неясного зудящего волнения.

Сойдя на вокзале, она углубилась в город, шла по узким мощёным булыжниками улочкам, пропитанным средневековой кровью, потом и мочой. Задержалась у фонтана с Писающим мальчиком, который просвещенные европейские бездомные и гуляющая молодежь превратили в пошлый общественный туалет. Затем ускорив шаг, пересекла блошиный рынок, полюбовалась на белоснежный кафедральный собор, и на площади с ратушей и новогодней ёлкой увидела часовой магазин с мастерской.

Улыбающийся Вадим встретил её на полпути около ёлки. Она открыла сумочку, чтобы передать сияющему мужу часы, но часов — не было, а на торце синей кожаной сумки зиял тонкий бритвенный разрез.

Потом был крик, слезы и снова крик, на который вышел старый часовщик и прибежали полицейские. Надя и Вадим решили пройти весь маршрут от вокзала до часового магазина. Вадим был уверен, что кража случилась на блошином рынке, который ещё кишел народом. Он требовал, чтобы полицейские оцепили рынок и обыскали всех, а когда те отказались, принялся за дело самостоятельно, угрожая торгашам, хватая их и требуя вывернуть карманы. После этого полицейские пригрозили, что арестуют его, и убитая горем семейная пара вернулась на вокзал, и поздно ночью села на прямой до Берлина.

А потом Вадим тосковал, и пил, и снова тосковал, пропадая из дому на недели. Потом он купил часы похожей модели, поскольку ту, которая была у него, уже не производили, а поиски по интернету не дали результата. Он пытался восстановить настройки и продолжал пить, а потому вдруг что-то щёлкнуло в голове, и он понял то, что знал всегда, но забыл, шокированный потерей: настройки были невероятным чудом, сыграл случай, один на миллиард, и повторить удачу не получится. Он смирился.