Клайв Баркер - Алые песнопения [litres]

– Тишина! – прогремел Неснедаемый. – Не стоит забывать, что это святое место. Здесь пребывает сила, могуществу которой нет равных под небесами, и мы обязаны ей нашими жизнями, все наши молитвы адресованы только ей.

На долгую секунду зависло неловкое молчание, а затем армией прокатился шёпот: «Люцифер, Владыка наш, Люцифер…»

Гарри, его друзья и небольшая группа Азил выглянули из-за колонн, уберёгших их от наплыва демонов: толпа, среди которых виднелись представители всех возможных каст и сословий, замерла и ловила каждое слово своего лидера.

– Братья и сёстры, я боролся за вас, – вещал Неснедаемый. – Когда вы были в нужде и каждую чашу костного мозга, что ставили вы на стол свой, уносили да возвращали полупустой, я негодовал. Я рыдал за вас и молил, чтобы о муках ваших да услышали… – он выдержал паузу, осматривая безмолвную толпу. – Хотите ли вы, чтобы я открыл вам правду? Так что же?

Последние слова он проговорил тихо, почти шепотом, который, тем не менее, прокатился собором с невероятной силой, и доказательством тому стал столь же мощный отклик:

– Да… да… – послышалось со всех сторон.

– Тогда я открою вам правду, ведь в итоге, как бывает со всеми заговорами, ответ сводится к одному.

Последнее слово разошлось необъятными внутренностями собора: «К одному? К одному. К одному!»

– Да, к одному. К одному злодею в средоточии ваших горестей. В средоточии всех ваших страданий. К одному изуверу, выдававшему себя за рядового искусителя душ, в то время как сам он плёл заговор против безмятежности нашей вотчины. Хаос на улицах ваших? Его рук дело. Нечего покупать в мясницкой лавке, окромя хрящей да костей? Всё оттого, что он продаёт самое отборное мясо человечеству, в котором он многие годы воспитывал вкус к собственной же людской плоти. Вы узнаете его лик, как только взглянете на него!

– Яви нам! – послышался крик откуда-то у двери, и его тут же подхватили со всех сторон.

– Яви нам! – требовали демоны снова и снова. – Яви нам! Яви нам! Яви нам!

Неснедаемый распустил над собой веер огненных перьев – они загорелись ядовитыми красками, и свет, пролившийся на обращённые кверху лица, выхватил из потёмок худшие черты каждого демона: широкие пасти и глаза, пылавшие злобные угольками либо выпученные в пустых, идиотских взглядах. Среди озарённых морд не нашлось бы и двух подобных друг дружке, а были их тысячи. В обличающем свете каждое из них казалось идеальным в своём гротеске, и в безрадостных физиономиях горели безумные, полные жажды глаза.

Зачарованная огнём толпа хранила молчание, однако снаружи собора по-прежнему стоял страшный гам.

– Забудьте о них, – молвил Неснедаемый. – Наступит и их черед, но не раньше, чем будет на то моя воля. Вы же спросили меня о преступнике, что соркестрировал злодеяния против вас. И я явлю его вам. Этот изувер уничтожил весь свой Орден. Искалечил верховного жреца. Однако ему не скрыться от нас.

Он выбросил в воздух еще один язык пламени, и тот с секунду повисел у него над головой, а затем нырнул вниз, миновал оратора и платформу, на которой он возвышался, просочился в дыру, зиявшую в растресканном мраморе, и скрылся в тайном подполье.

Не спеша, стараясь выжать из этого мига как можно больше драмы, Неснедаемый развернулся и сошёл с возвышения.

– Там, товарищи мои, скрылся злодей. Вор. Разрушитель. Не успеет окончиться этот день, как его голова слетит с плеч.

– Мой час пока не настал, – послышался с разлома голос Жреца Ада.

С этими словами киновит, облачённый в Люциферовы доспехи, появился из растрескавшегося пола. Несмотря на страшную тесноту внутри собора, толпа всё равно расступилась, чтобы очистить пространство вокруг подымавшегося Жреца. Киновит ступил на мрамор и воззрился на демона, пожелавшего стать его палачом.

Неснедаемый молниеносно изваял огненный меч и замахнулся им на Жреца Ада. Тот вскинул облачённую в доспех руку и перехватил пылающий клинок. Белое пламя кипело между пальцев Жреца Ада, брызгая колючими искрами, но киновит засмеялся – казалось, он давным-давно так не забавлялся. И, веселясь да удерживая пылающий меч, он махнул другой рукой на демонических солдат – те просто стояли и наблюдали за битвой.

Змеевидные цепи с крюками-наконечниками побежали между ног зрителей, ударяя бритвенной кромкой любого глупца, осмелившегося стать на их пути. Появление первого крюка дало понять этим смертникам, что за неотвратимые ужасы им уготованы, и они бросались наутёк в попытке избежать приговора. Однако Жрец Ада знал эту игру лучше чем свои пять пальцев.

Один демон пал на колени и принялся молить о пощаде, двое других понадеялись спастись бегством, ещё с десяток попытались встретить судьбу, как врага, с мечом и кинжалом наготове, но для них всё было кончено. Крюки нашли их глаза, рты, задницы, животы, глубоко впились в их плоть и разорвали её, за считаные секунды превратив своих жертв в извивающиеся, обезличенные, бьющиеся в конвульсиях куски мяса.

Вопреки этому они вопили в попытке отринуть страдания, но в их криках уже не было даже намёка на слова. Желудок одного демона поддело крюком и вывернуло через рот, лицо же другого протискивалось через его задницу, словно чудовищная фекалия. Их анатомия не выдерживала столь жестоких надругательств. Демоны рвались на куски – их тела лопались, как переспелые фрукты, и выплёскивали внутренности этих невезучих солдат.

Гарри уже видел подобное, но не в столь масштабных пропорциях. Это была полнокровная война: на одной стороне – весь Ад, на другой – одинокий, облачённый в доспехи жрец. Д’Амур задумался о последствиях разыгравшегося на его глазах хаоса. Если жрец победит, продолжит ли он битву на Земле, а затем и на Небесах? Когда он утолит свою жажду? Гарри никогда и не подозревал, что может болеть за легионы Ада, но, не в силах что-либо предпринять, он наблюдал за сражением и даже молил о победе инфернальных сил.

Гарри не сводил глаз с двух противоборцев в эпицентре битвы. В то время как его цепи расправлялись с простыми солдатами, Жрец Ада не отпускал огненный клинок Неснедаемого и гнул его в сторону меченосца – то было состязание в силе, и киновит постепенно одолевал соперника. Внезапно Жрец навалился всем весом, выкрутил руку Неснедаемого и ловким рывком выхватил меч из пальцев противника.

Киновит воспрянул. Доспехи прекрасно сидели на нём – не как твёрдый, ломкий панцирь, отнюдь: они плыли вместе с ним, и в то же время сквозь него; их мощь передавалась ему, сливалась с его телом. Он стал подвижной стихией, вне досягаемости живых тварей, и пускай годы, приведшие его к этому мигу, полнились самыми жестокими страданиями, пережитая агония стоила этого великолепного, восхитительного часа, когда Люциферовы доспехи вбрызнули силу в каждый участок его организма, одряхлевшего от монашеской жизни, подарили блаженство мускулам, истерзанным киновитом в попытке переделать своё тело под изгибы королевских лат.