Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

– Будем Бога молить, чтобы сержант нашёл трактирщика.

– Будем, экселенц.

Видно, Бог услышал их молитвы, но только к вечеру, когда кавалер уже подумывал отправиться на розыски сержанта и Максимилиана.

Волков был у себя в покоях, когда вошёл усталый Максимилиан и сказал.

– Господин, взяли мы его.

– Долго вы, – кавалер встал из-за стола.

– Насилу нашли, по всему городу за ним ходили, то к свояку его ходили, весь дом ему перевернули, то к тёще. У тёщи он прятался, а стража-то пешком. Вот и долго.

– Где он?

– Коменданту в крепкий дом сдали.

– Молодец, – похвалил юношу кавалер, – что ж, пойдем, поговорим с ним. Ёган, скажи на кухне, что ужинать позже буду.

Сержант Гарденберг был горд собой. Хоть и не сразу, хоть побегать пришлось, но трактирщика Ёзефа Руммера он нашёл. Таких людей нужно поощрять, Волков хлопнул сержанта по плечу и сказал:

– Тут кабачок неподалёку, вроде, не воняет из него, идите, поешьте, тебе и твоим людям ужин с пивом за мой счёт.

– Премного благодарны, – радовался сержант, – а то ребята таскались весь день. Умаялись.

– Только не напивайтесь, ты потом меня найди, я тебе скажу, что делать завтра будем.

– Да, господин.

Трактирщик, видя Сыча, стал улыбаться ему как старому другу. Сыч даже удивился:

– Гляньте-ка, скалится, вошь подлая. Сам сбежал, стражу на нас напустил и лыбится теперь.

– Господа добрые, – трактирщик молитвенно сложил руки, – да разве ж я знал, кто вы? Разве я бы посмел сбегать. Вы ж меня из трактира в мешке увезли, я вас разбойниками полагал. А раз вы такие…

– Какие «такие»? – Уточнил Волков, садясь на табурет.

– Важные, – отвечал Ёзеф Руммер.

– Важные? – Переспросил Сыч.

– Угу.

– То есть, сбежал ты от нас по незнанию, и бить тебя за то не надо?

– Истинно так.

– И даже по рёбрам ни разу не ударить? – Фриц Ламме сжал кулак, поднёс его к лицу трактирщика.

Кулак был большой у Сыча, на вид тяжёлый.

– А к чему? Я и так всё понял.

– То есть, говорить с нами будешь без вранья, и запираться не будешь, и забывать ничего не будешь.

– Говорить буду как на исповеди, – обещал трактирщик, косясь на такой неприятный кулак.

– Ну, раз так, скажи, где Вильма? – Произнёс Волков.

Трактирщик опять сложил руки как на молитву и запричитал:

– Господа, добрые, Богом клянусь, не ведаю где она.

– Не ведаешь?

– Детьми клянусь, что не знаю. Знал бы – сразу её сдал бы. Она мне не родственница.

– Не родственница, значит, а кто она тебе?

– Да никто она мне. Шлюха кабацкая. Её и зовут все шалавой.

– Воровка она, – добавил Сыч.

– Воровка, воровка, – соглашался трактирщик.

– Разбойница, она, вроде как, бандой верховодила, – добавлял Сыч.

– Истинно так. Верховодила.

– И купчишек спаивала зельем. – Продолжал Сыч.

– Спаивала, – кивал трактирщик, со всем соглашаясь. – Купцы потом многие на неё жаловались, грозились сыскать её. Покарать.

– А ещё она ведьма, – вдруг сказал Волков.

И кивающий головой трактирщик вдруг замер, рот открыл, но ничего сказал. Смотрел на кавалера и молчал. Только потом рот закрыл.

– Чего ты? – По-дружески мягко спросил у него Сыч, кладя руку на плечо и заглядывая ему в лицо. – Чего примолк, а? Испугался никак? А чего испугался?

– А он знал, что она ведьма, сейчас сидит и думает, кто я? – Произнёс кавалер.

– Господа добрые… – начал трактирщик.

– Ну, говори дальше. – Предложил Волков.

– Знать-то я не знал… вернее, знал, вроде, но разве такое скажешь кому? Разве с кем поговоришь про такое… с ней, с Вильмой, шутки плохи… Я не то, чтобы знал, но думал про это… А один раз я набрался храбрости и говорю ей, что она уж больно часто стала в трактире купчишек потрошить, говорю, слух о нас дурной пойдёт, на постой никто стать не захочет. А она почернела лицом и зафырчала словно кошка. Я чуть не помер, бежать хотел, да не мог, чувства потерял, а как в себя пришёл, так около меня Ганс, паскудник этот, стоит и бьёт меня, и бьёт сапогом. Рёбра поломал, лицо в кровь разбил и говорил мне: «Забудь, что видел, иначе горло перережу, и к госпоже Вильме больше не подходи». Вот так вот. Вот, что было, а разве скажешь кому про такое?

– Бедняга несчастный, – фальшиво сочувствовал Сыч, – а скажи бедолага, долю с воровства ты, случаем, не получал от неё?

Трактирщик покосился на него и не ответил. А Сыч продолжал:

– Долю-долюшечку, малую-малую, нет? Молчишь? А я по глазам вижу, что получал.

Ёзеф Руммер, поджав губы, продолжал молчать.

– Месяц назад, или полтора месяца, в твоём трактире купец с того берега остановился, Якоб Ферье звали, убили его?

– Нет, господин, – трактирщик даже руками замахал, – при мне никого не убивали. Ни разу такого не было. Пропадали купчишки – это да, но убивать – нет, такого не было. Не было. Иного ретивого, кто не заснул, так иной раз били. И били крепко, все покои от кровищи отмывали, но до смерти не били никогда.

– А как пропадали купцы? – Спросил Волков.

– А так и пропадали. Рассыльного пошлю в покои спросить, не желает ли чего постоялец поутру, а рассыльный воротится и говорит, что нет боле постояльца. Ни вещичек его нет, ни телеги, ни товара. Был, да сплыл. Нет купчишки. Я только и вспомню, что вокруг него Вильма крутилась. Но я в такое не лез, пропал и пропал, самому бы не пропасть с работой такой.

– А Вильма читать умела? – Спросил кавалер.

– Вот чего не знаю, того не знаю, я её с бумагами ни разу не видал.

– А купец Якоб Ферье, был у тебя в кабаке. Он это в письме написал, а больше о нём ни слуха, ни духа.

– Господа хорошие, я его не помню, а раз написал, что в трактире нашем остановился, а потом исчез, – трактирщик вздохнул, – я бы на Вильму думал.

– А как её найти, ты не знаешь? – Уточнил Сыч.

– Не знаю, клянусь детьми!

– А Ганса как сыскать?

– Дом у него тут.

– Дома мы были, ушёл он из него, и вещички забрал. Где он может быть ещё? Может, бабенка какая у него есть?

– Бабёнка? – Трактирщик на мгновение задумался.– Не помню, вроде, ему сама Вильма давала, а может и не давала… Он за нею, как телок за коровой бегал, вроде как она его бабой была. А вроде, и к другим шлюхам он ходил. Не поймёшь их, воров. Как собаки живут, кто там кому даёт – непонятно. А иногда они бранились. И он к дружку своему от неё на реку сбегал. Неделю там мог сидеть.

– К какому дружку? – Насторожился Сыч.

– Иштван Лодочник. Собутыльник его, тоже, вроде, вор.

– А где он живёт, ты не знаешь, конечно?

– Отчего же – знаю, – говорил трактирщик, – десять миль вниз по реке, там изгиб и остров, напротив острова рыбачий хутор, там он и живёт. Ганса не зря Спесивым звали, он как с ней пособачится, так материл её и к Иштвану уезжал от гордости. А как неделька пройдёт, у Вильмы дело какое наклюнется, так она за ним человека и посылала. Кого-нибудь из моих трактирных. Он малость остывал и приезжал. До новой распри.