Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

– Не взяла я его, не взяла. Не прост он. Довольна ты?

И толкнула Ульрику. А та, всё равно кинулась к ней, даже крови со щек не оттерев, и, словно извиняясь, заговорила:

– Так по-другому возьмём хромоногого. Не печалься, сердце моё.

– Возьмём?– Всё ещё клокотал гнев в красавице.– А что я матушке сейчас скажу? Что слаба? Что не смогла?

– Да уж что-нибудь!– Говорила Ульрика успокоительно.– Авось матушка поймёт, добрая она.

– Добрая?!– Заорала Анхен удивлённо.– Матушка добрая?! Рехнулась ты совсем?

Ульрика замерла, думала, сейчас ещё получит и оплеуху, но Анхен взяла себя в руки, полезла в возок, и говорила:

– Чего встала? Поехали. И девку забери, а то так и останется тут стоять до утра.

Ульрика полезла за ней. И они поехали, а Эльза Фукс следом шла. Неволею своей шла, а потому что Ульрика тронула её. Ульрика умела так тронуть, что человек и себя не помнил. Теперь девочка слушала её как госпожу и бежала за возком как собачка.

Ночь прошла, словно он и не спал. Утром привычно шумел тазами и кувшинами Ёган, тихо говорил с монахом о чём-то. Он открыл глаза, потянулся рукой к изголовью привычным жестом. Пояс, меч на месте. Сел на кровати, солнце в окно уже льётся, а он как будто и не ложился. Ни свежести утреней в членах, ни ясности в голове, ни настроения бодрого. Хорошо, что хоть не болит нигде, и то, слава Богу. Наверное, так старость приходит. Но сидеть и грустить или думать о старости он не собирался.

– Печаль – грех есть, уныние скорбь родит, – самому себе сказал он, прочёл быстро «Глориа Патри ет Филио»… и крикнул,– Ёган, воду неси.

Решил надеть лучшую одежду, выбирал перед зеркалом, как девица. Самому смешно стало. Да смех не весел был. Не шла из головы страшная баба. Не мог он понять до сих пор, была ли она, или пригрезилась ему. И ночь голову не прояснила. Так что стоял он перед зеркалом, и не столько о колете и шоссах думал, сколько вчерашнем визите, и о том был ли он вообще.

Когда он готов был ехать завтракать, Ёган распахнул ему дверь и пошел, не дожидаясь господина. Волков вслед за слугой вышел в коридор. Но не пошёл за ним. Тут окон не было, всегда царил полумрак. Кавалер закрыл дверь, и остался в коридоре, остановился. Огляделся. Именно тут стояла она, а он в дверях перед ней. Волков повернулся к двери. Поглядел на неё и увидал сразу то, чего вчера, когда люди тут стояли, не разглядел. А надо было лишь приглядеться.

– Ёган, света дай-ка.– Сказал Волков, не отрывая глаз от двери.

– А чего там?– Слуга уже было прошедший коридор, стал возвращаться.

– Свечу.

Слуга быстро вернулся и вскоре из покоев вынес свечу, поднёс её Волкову. Тот закрыл дверь и осветил ее, приблизив к ней огонь.

Стал приглядываться и Ёган приглядывался с ним. И ни у него, ни у слуги сомнений не было.

Дверь была поцарапана. Словно зверь, какой когти тут точил.

– Видишь?– С каким-то злорадством спрашивал кавалер у слуги.

– Ишь ты,– удивился Ёган.– Дверь то крепкая.

Он даже попытался поскрести её ногтями.

– Нет, ногтём её не взять,– продолжал он,– сразу видно зверюга какой-то дверь карябал.

– Не зверюга, а баба, и баба самая красивая, что я видел.– Сказал кавалер, проводя пальцами по отметинам.

– Баба?– Удивлялся слуга. Косился с подозрением на господина. Не мог он поверить, что женщина так дверь исцарапать может.

– Нет, не баба, ведьма. Первостатейная ведьмища, ломала меня так, что едва устоял. А вы, дураки, мне не верили.

– Так ни кто ж не видал её,– оправдывался Ёган,– ни Вацлав, ни слуги гостиничные. Вот и не верили…

– Ты-то, дурень, уж мог мне поверить…– Победно произнёс Волков, его настроение явно улучшалось.

– Да, надо было, – соглашался слуга, пряча потушенную свечку за пазуху,– и что, какова она была, и впрямь красива?

– Говорю ж тебе…

Они пошли вниз, и пока шли, кавалер рассказывал слуге как всё было. Тот слушал изумлённо. Теперь он верил каждому слову.

Эльза Фукс и сама не знала, как сюда попала. Девушка проснулась на вонючих, слегка влажных тряпках, в полной темноте и сырости. И вокруг были горы такого тряпья. Поначалу она не могла понять даже где стены. Только тряпки вокруг. Иногда заскорузлые. Девочка шарила вокруг себя руками и находила что-то приятное на ощупь. То был, видимо, шёлк, или даже мех. Видно это была одежда. Затем она стала потихоньку передвигаться по кучам тряпья и наткнулась на стену. Поползла по стене и нашла что-то крепкое, невысокое, с острыми углами. Ощупала это и поняла – сундук. Большой, кованый, с замками.

Она посидела возле него, даже поплакала немного и уже собралась кричать, как вверху, почти над головой у неё, чуть правее, звякнул засов. И заскрипела дверь, долго и тяжело. Свет появился маленький, даже не свеча, лампа масляная. Но после темноты для Эльзы и этот свет глаза резал. Она, было, обрадовалась, да тут услышала голоса. И узнала их сразу. По ступеням вниз ступали две женщины, которых Эльза боялась не меньше, чем смерти.

Встали с лампой у светлого входа и одна из них спросила строго:

– Где ты?

– Тут я,– отвечала девочка.

– Ко мне ступай,– сказала та, что держала лампу.

Спотыкаясь и путаясь в тряпье Эльза Фукс подошла к двери, к женщинам, и, морщась от света, остановилась. Присела низко, с уважением.

Одна из женщин приблизила своё лицо к её лицу, едва носом не коснулась. И Эльза обомлела.

Смотрело на неё лицо ледяного ангела, глаза изучали её, а потом спросил ангел:

– Служила ты хромоногому?

Эльза замерла и понять не могла, о ком спрашивает ледяной ангел, да так строго спрашивает, что и имя забудешь, не то, что на вопрос ответишь.

– Молчит, запираться надумала,– продолжал ангел,– тронь её сестра, под прикосновением спросим. Там запираться не будет.

Эльза хотела сказать, что не поняла вопроса, но вторая женщина протянула к ней два пальца. Коснулась лба её, словно толкнула. И поплыл маленький огонёк у девочки перед глазами, расплылся в большое белое пятно, а из него строгий голос стал говорить с ней.

Спрашивал её о разном, а она говорила ему ответы. И чтобы она не говорила, голос её опять спрашивал, опять пытал. Не отпускал. Сколько так продолжалось, девочка не знала. Вдруг свет исчез, дверь тяжко бухнула, засов звякнул. И тут Эльза пришла в себя. Опять кругом темень ужасная, и тишина. А ей даже по нужде не позволили сходить, и воды не дали. Бросили в темноте. Она села на груду тряпья и заплакала горько. И уже господин кавалер и люди его, казались ей такими родными, так к ним захотелось, что даже приставучий дядька Сыч и тот противен не был. Уж лучше с ним в людской, чем здесь.

Анхен быстро шла по приюту и Ульрика за ней. Анхен говорила:

– К матушке я иду, а ты найди кого-нибудь, из дур наших, что охочи до мужских сосисок. Кого покрасивее возьми себе в помощь.