Дмитрий Орёл - Мю Цефея. Магия геометрии

Она отключила запись. Развернулась к нему.

— Саша, я не понимаю… зачем ты так? — Она всматривалась в него, почти что ласково или скорее притворялась, что ласково. Она всегда так делала, когда хотела проманипулировать им.

Он полез в бар, но вместо воды достал маленькую бутылочку вина. Открыл ее. Отпил. Лучше молчать. По крайней мере пока.

— Я знаю, что тебе нужны деньги. Это не жалость, не попытка задеть твою гордость. Ты… ты просто далеко не чужой человек. Я могла дать эту работу кому угодно. И тебе я ее дала по двум причинам. Первая — я уже озвучивала, ты не чужой человек, и тебе нужны деньги. Вторая — у тебя талант… За это я, собственно, и… — она запнулась, — и полюбила тебя когда-то.

Он допил бутылку и полез за второй. Она не препятствовала.

— Ты ведь, когда шел, знал, что это не просто встреча.

— А что если нет? — Он произнес эти слова и не узнал свой голос.

Она отвернулась к окну. Верхушкин — их последняя надежда. Им нужно считать игрока, хотя бы приблизительно. Хотя бы в общих чертах. Отыскать какой-то изъян, его ахиллесову пяту. Игрок был неуловим. Никто не знал, в какой момент он выключится. Его задерживали сотни раз, но каждый раз им доставалась лишь пустая оболочка. Его необходимо было считать.

— Саша, ты все знал. — Она подвинулась ближе к нему, взяла за подбородок, развернула его лицо на себя и сразу же убрала руки, одернула себя. — Не глупи. Ты снова будешь при деле, уедешь из десятого. И дело не только в деньгах. Не столько в деньгах. Дело в качестве жизни. Ты ведь сам все понимаешь.

Он вдруг понял, что совсем не узнает ее. Эти ее агрессивные, силовые жесты. Даже в ее взгляде больше не удавалось уловить и намека на женщину, которая когда-то была его женой. Она полностью трансформировалась. Он только сейчас это заметил. А может?.. Губы ее двигались так же, как и раньше, но это легкое, микронное втягивание нижней губы вовнутрь, это практически незаметное движение, его сейчас не было. Вот она произносит какую-то избитую фразу о том, что ему нужно думать о будущем. Сжимает губы. Вот сейчас она должна немного втянуть нижнюю губу. Она всегда так делала, но этого не происходит. Он смотрит в ее глаза. Она слегка улыбается и моргает. Он слышит, как она сглатывает, случайно, заподозрив, что он читает ее, подбородок спазмом опускается вниз и тут же поднимается.

— Зачем ты читаешь меня? — Она отвернулась к окну, чтобы собраться.

«Это она… — думал он, — пять лет без нее. Я просто позабыл ее».

Внутри сделалось больно. В горле застрял ком.

«А может, ее все же… — Он взглянул на Кристину еще раз. Он не знал эту чужую женщину. — Может, ее совсем нет?»

Это сделало бы все намного проще.

«Ты просто пьяный дурак». — Верхушкин выпил еще.

— Саша? — Она вновь развернулась к нему.

Они выезжали из пятого округа. Еще сорок минут, и они будут на месте, у его апарта. А может, быстрее. Эти острые тачки носятся под двести, без светофоров и знаков.

— Ты мне поможешь?

Он смотрел на нее и понимал, что не способен ее нормально считывать. Слишком много чувств, эмоций, он не может быть объективен.

— Я не хочу на них работать.

— Работай на меня.

— Ты работаешь на них.

— Это не одно и то же.

— Ты знаешь, что одно и то же.

— Зачем тогда ты пришел? — Она сказала эту фразу медленно, почти что по слогам.

— Я уже отвечал.

Кристина потерла виски. У нее раскалывалась голова. Ему никогда и ничего не доказать. С ним невозможно разговаривать. Он всегда все усложняет и делает назло.

— Ты представить не можешь, чего мне стоило одно упоминание твоего имени.

Верхушкин почувствовал себя раздавленным. Тот трепет, даже благоговение, которое он испытывал в первые минуты их встречи, от этого ничего не осталось. Он ненавидел себя за то, что высунулся из дома в этот паршивый день. За то, что своими же руками уничтожил единственный волнующий его образ, представление, которое наделяло его жизнь хоть каким-то смыслом. От Кристины ничего не осталось. Она вся превратилась в полую, совершенно пустую куклу. И этот факт обесценивал все их совместное прошлое. Он не понимал, кого он тогда любил? Неужели все эти десять лет их совместной жизни она искусно притворялась живой, являясь на самом деле очередным истуканом?

Его вдруг скрутило. И спустя пару секунд вырвало прямо на колени Кристины.

— Не стоило пить. — Он вытер губы.

Кристина молча вытерла колени.

— Прости, — продолжил Верхушкин. Он теперь испытывал к ней не то жалость, не то брезгливость.

— Крышу на ноль. — Она откинула голову назад.

Крыша автомобиля стала полностью прозрачной. Верхушкин тоже поднял голову наверх. Небо было ясным, солнце смотрело прямо на них. Он сощурил глаза.

— Мне конец, если ты не поможешь. — Кристина вытянула ноги.

Он повернулся к ней. Да, та самая Кристина. И как он мог подумать, что это не она. Она невидящим взглядом смотрела перед собой и водила языком по внутренней стороне зубов, медленно, словно пересчитывая их.

— Если ты не поможешь, я не знаю, сколько я протяну, — повторила она.

Верхушкин знал, что она говорит искренне. Впервые за эти несколько часов.

— Я не могла сразу сказать, попросить тебя, после всего… я надеялась, что тебе будет нужнее. А тебе, как всегда, ничего не нужно.

Они подъехали к его апарт-отелю. Кристина с любопытством посмотрела в окно.

— А у вас тут не так плохо.

— Не была ни разу в десятом?

Она отрицательно покачала головой.

— С почином.

— Выпьем?

Не дожидаясь ответа Верхушкина, Кристина достала бутылку шампанского из бара. Ловко открыла ее. Наполнила два бокала.

— За десятый.

— За десятый.

Оба залпом опрокинули бокалы. Кристина еще раз посмотрела на Верхушкина, почти так же, как раньше. Она выглядела очень уставшей.

— Меня уберут, если я не считаю игрока. Помоги мне.

— Спасибо, что подвезла.

Верхушкин вышел из автомобиля и, не оборачиваясь, зашагал ко входу в апарт.

Дело было не в убеждениях, не в принципах. Ему по большому счету было плевать на игрока. Да, он испытывал уважение к масштабу личности. Но сколько их было. Личностей. И сколько их еще будет. Еще утром он и правда был готов к чему-нибудь такому. Ради нее. Для нее. Но ведь от нее ни черта не осталось. Ни черта.

Он приложил пасс к двери и сразу оказался в клаустрофобической кабинке лифта. Нажал на кнопку Апартамент 1929 . Кабинка стала подниматься вверх. Перед остановкой на девятнадцатом этаже кабинка развернулась, двери лифта открылись, и он оказался прямо перед входом в апарт. Пасс сработал автоматически, дверь в апартамент поднялась наверх, и он шагнул из лифта в свою нору, соту, ячейку этого улеобразного здания.

Жизнь, казалось, больше не имела смысла. Он только сейчас понял, что все эти пять лет фактически жил только ради нее. Он подошел к единственному в апарте окну, короткому и узкому, — машины уже не было. Он знал, что она позвонит еще раз. А потом еще. Будет умолять, потом угрожать. Такие, как она, до последнего цепляются за любую возможность. Он вывел на стену Викторию. Этот водопад действовал на него как наркотик. Вообще Верхушкин ненавидел шум воды, он его раздражал, но под Викторию ему всегда удавалось отключиться.