Борис Конофальский - Мощи святого Леопольда

— Сыч, — крикнул Волков, — забери у него алебарду. Дурак зарубит кого-нибудь из своих.

— Да не зарублю я, — орал Еган в ответ, — осерчал я потому, что не ждал, что он меня за лытки хватать станет, а так, я гляжу за вами, не волнуйтесь господин.

А Волков не волновался. Он спокойно пятился, несмотря на то, что шел он последним, и на него наседало уже полдюжины ночных людей. Но уж больно легко, они рубились. Выпад! Взмах! И нет ноги у костлявого, валится на мостовую. Ползет теперь. Но вот один из них изловчился, и вцепился в щит пальцами с черными ногтями, а второй ударил слева рукой по шлему, пока Волков пытался вырвать щит. Пока отмахивался от двоих, третий, вцепился в правую руку. Тут Еган подсобил. Волков видел, как белым, в свете луны сверкнула алебарда, и разнесла в брызги голову, тому из ночных людей, что пытался виснуть на правой руке кавалера.

Чужая, человеческая кровь, горячая как кипяток. Липкая, и пахнет, так, что ее ни с чем не спутаешь.

А то, что выплеснулось из головы ночного человека, что попало Волкову на лицо, на шлем и бугивер, кровью не было. Эта дрянь была холодна как лед, склизка словно слизь и воняла гноем. Да еще он отчетливо стал замечать, то, что в горячке боя сразу не заметил: вокруг стоял смрад, запах гнили и тухлятины. Кавалеру все это придало сил, он быстро и со знанием дела перерубил ближайших врагов, и последним вошел в ворота, убедившись, что все вернулись.

— Роха, закрывай, — орал он, — Ипполит, уксус, мыть меня, сарацинскую воду мне. Всех мыть. Всех раздеть и мыть. И доспехи всем мыть и обувь с одеждой.

— Что случилось? — спросил Роха. — Что там произошло?

— Они все чумные, все чумные и гнилые, — орал кавалер, скидывая с себя доспехи, — Ипполит, неси сюда уксус. Быстрее.

— Мертвые они, — вдруг сказал один из солдат, что был на вылазке, — мертвые, их режешь, а они не чувствуют.

Волков глянул на него зло, но затыкать не стал, и зря. Тут же другой заговорил:

— Я одного рубил, а он лез на меня, а у него пол башки не было.

И другие стали говорить, то же страшные вещи. И тут Волков заорал, шлем он уже снял, поэтому вышло громко:

— Заткнитесь, и мойтесь лучше, все смывайте, уксуса не жалейте.

— Неужто вы, господин, думаете, что язву — кару божью, можно уксусом смыть? — спросил один из солдат.

— Мойся дурак, все мойтесь, и рот сарацинской водой полощите. Кто язву подцепит, за ворота выселю. Ипполит, сарацинской воды мне неси.

Он разоблачился донага, монах принес ему воды сарацинской и он умылся ею, так, что зажгло глаза и нос, и хлебнул ее, полоскал рот, пока было сил терпеть.

То же делали и люди, что были с ним на вылазке. Остальные помогали им. Даже капитан Пруфф лил на кого то уксус. И тут, словно колокол в ночи, резко и пронзительно зазвучали слова:

— Э-эй-й-й ты-ы-ы-ы, слышишь меня, — разносился в тишине писклявый почти скрежещущий голос, — зна-а-аю слышишь, куда ты сбежал, храбрец? Спрятался в свою нору-у-у-у-у? Сидишь там и дрожишь? Все тщета, мои чумные людишки, уже с вами потискались, кого то и облобызали, уж кто-нибудь из вас зачумлен. Эй вы, страшно вам? Знаю, страшно, вы зря пришли все сюда, сдохните тут все. И виноват будет только он, этот ваш храбрец рыцарь.

Все кто был на винном дворе завороженно слушали эти слова, боясь пошевелится. Люди боялись. Солдаты боялись!

Ждать было нельзя, кавалер это понимал, как был голый, так и полез на бочки у стен. Залез, стал вглядываться в ту сторону, откуда несся голос. И на той же крыше, что и в прошлую ночь заметил черный худощавый силуэт. Его было хорошо видно в лунном свете.

— Еган, арбалет, — сухо сказал Волков, — Хилли-Вилли, заряжайте мушкет.

Еган, как был голый, достал арбалет, стал натягивать тетиву. Мальчишки тоже засуетились. А кавалер с ненавистью и нетерпением смотрел на этот силуэт моля Бога, чтобы он не исчез.

— Не-ет, вы-ы-ы-ы са-а-ами винва-аты, зачем шли с ним сюда, думали защ-щитит он ва-а-а-ас от язвы-ы-ы-ы? — завывал голос, омерзительно растягивая слова. — Нет, не защитит, так и жди-и-и-ите, скоро одного из вас кинет в жа-а-ар. Горя-я-я-ячка начнет жечь его изнутри. Кто из вас это буде? Следите друг за другом. Следите.

Еган передал заряженный арбалет Волкову, тот взял и нетерпеливо спросил у мальчишек:

— Ну, скоро вы?

— Сейчас, господин, — отвечал один из них, — мушкет заряжен, фитиль разжигаем.

— А коли одногоо-о-о в жар бросит, — продолжал голос, — то и другие захворают, раз коготок увяз, то и все птичку пропасть. Все вы здесь перемрете, всех вас язва пожрет.

— Видите? — спрашивал кавалер у мальчишек, когда те влезли к нему на бочки. — Вон он у трубы стоит. Левее луны.

— Вижу, вижу его господин, — заверил тот, что собирался стрелять, — далеко, думал он ближе, раз так орет громко.

— Далеко, но попасть можно, — произнес кавалер, поднимая арбалет.

— Попасть можно, — согласился мальчишка, тоже прицеливаясь. — Даст Бог — попаду.

— Говорите когда палить, — сказал второй, поднося фитиль, — мы готовы.

— А-а-а потом, после жара… Нет-нет, бубоны сразу не по-оявятся. Сначала придет ло-о-омо-о-ота-а-а, страшная ломота-а-а. — Продолжал голос, так противно, что Волков не выдержал:

— Пали!

И сам спустил тетиву, и почти сразу грянул выстрел оглушительно: всссшшшпааахх!

Так, что ухо у него заложило.

Он не знал, кто из них попал, он или мальчишки, но крик оборвался, и силуэт на крыше сложился пополам и исчез в темноте. Стало очень тихо, и тогда кавалер крикнул:

— Эй, ты где? Чего замолчал, а то нам интересно, что будет после ломоты?

Все кто был на винном дворе, ждали, запищит ли снова мерзкий голос, но было тихо, как и положено быть ночью.

— Наверное, он забыл, — сказал Роха, — или дела у него, какие появились. В общем, сказок боле не будет.

Кто-то засмеялся. И напряжение стало спадать.

— Ну, чего стали-то? — спрыгивая с бочки, произнес Волков. — Моемся, все кто был на вылазке, и оружие не забудьте отмыть. Кто не смоет с себя грязь — получит язву. Помните, что этот демон пропищал.

Перед тем как лечь он подозвал к себе брата Ипполита и сказал:

— Приглядывай за людишками, боюсь, как бы этот черт визгливый прав не оказался.

Молодой монах кивал головой, а сам боялся. Кавалер это видел:

— Ну, чего ты?

— Господин, а если кто занедужит, как быть? Не знаю я, как лечить его, — растерянно говорил брат Ипполит.

— Я и подавно не знаю, — отвечал Волков, — будем выносить их за ворота, в соседний пустой дом, а там как Бог даст.

Монах продолжал кивать головой.

— Ты главное следи, что б хворых промеж здоровых не было.

Монах ушел озадаченный, вздыхал, спать не пошел, сел к костру, где грелись солдаты, что несли караул. А рыцарь спать то лег да вот только заснуть сразу не смог, уж больно не хороши были дела, что бы сладко засыпать, не помаявшись перед сном.