Роман Волков - Большая книга ужасов — 74 [сборник]

Роман сидел за компьютером, мучаясь головной болью. Когда он грохнулся в обморок в столовой, видимо, приложился конкретно. Родителям он ничего не сказал: зачем понапрасну волновать? Тем более что описать ситуацию возможным не представлялось — мама бы тут же запаниковала, начала вызывать «Скорую» и все такое. Ну, как и всякая мама на ее месте. Отделавшись нечленораздельными ответами, он закрылся в своей комнате и засел за комп, чтоб попробовать накопать хоть какую-то информацию о случившемся. Особых иллюзий, что удастся нарыть что-нибудь внятное, Волкогонов не питал, но надежда была, хоть и призрачная. Это бы дало какую-то почву. Мысль о том, что он сходит с ума, нет-нет, да и возвращалась, наполняя сердце страхом и дурными предчувствиями.

За те пару часов, что он беспрестанно серфил по просторам всемирной Сети, ничего утешительного обнаружить не удалось. Шизофрения, истерия, болезнь Крейтцфельдта — Якоба, алкогольный психоз… Ну, слава богу, хотя бы последний вариант с уверенностью можно было сразу отмести. Господи, пусть за окном будет всего лишь противный осенний дождик, и можно резаться в «Баттл Филд» или «Доту» с друзьями, ни о чем не думая. Вообще ни о чем. Ну пожалуйста!

Но покой не приходил, и, бесцельно пялясь в монитор, Волкогонов на автомате зашел на страницу «ВКонтакте», чтобы отвлечься. На глаза попался пост Нади. Она теперь жила за тридевять земель, собиралась после окончания школы стать врачом и изредка писала ему вежливые послания. В сущности, они оба делали вид, что остались друзьями. И от внутреннего чувства вины — пусть Надя и не была его настоящей возлюбленной, она всегда была ему хорошим другом, — Роман продолжал отвечать на ее редкие письма.

И сейчас ему непреодолимо захотелось ей написать, разделить с кем-нибудь тот ужас, что пережил, почувствовать поддержку. Парень открыл окошко сообщений и стал строчить послание бывшей девушке. Он выливал в виртуальное пространство все, чему не было и не должно было быть места в реальности. Единственное, на что хватило самообладания, — не упоминать о Юле. А обо всем остальном писал без утайки. И про странную, угнетающую атмосферу, и про дождь, который не желал заканчиваться уже которую неделю, и про Виталю.

Отправив письмо, Волкогонов еще немного посидел за компьютером, в нетерпении постукивая ногой по полу. Но ответа не приходило. Начав снова нервничать, он резко встал, взял гитару и подключил к старой колонке от проигрывателя.

Музыка помогала забыться и даже на какое-то время почувствовать себя счастливым. Эх, надо все же отдать все кровно заработанные или накопленные деньги на репетиционную базу. Может, когда он будет блистать на сцене, Юля обратит на него внимание? Хотя, наверное, «экспериментал дум метал» она не слушает…

Примерно через час, когда творческий процесс застопорился, Волкогонов отшвырнул инструмент.

— Бред и бездарность, — сказал он. — Какой ты музыкант? Продавать надо гитару, если кто-то купит эту лопату, и забыть про свой тупой ВИА.

Он подошел к шкафу.

— Юля никогда не поглядит на неумелого музыкантишку в помойном клубе «Авангард». Купи нормальную одежду и скутер. Вот на такого она посмотрит.

Из зеркала на двери шкафа на него глянул высокий парень с волосами до плеч.

— И сходи в парикмахерскую, состриги эти патлы.

Жалкие были волосы. И все было жалким. Потому он и проигрывал и Шаткину, и всем. А все от этой скупости, от жадности. Все эти протертые джинсики, старые маечки с логотипами Obituary и Napalm Death.

— Нечего чахнуть над своим златом, — пробормотал он и вытащил из коробки всю свою заначку. Швырнул ее в рюкзак. Чтобы победить, нужны деньги, а не стихи. Надо платить за такси, надо давать взятки, надо покупать оружие, всякое химической оборудование. Надо действовать.

Вдруг тренькнул сигнал оповещения «ВКонтакте» — ему пришло сообщение. Бросив гитару, он подошел к компу.

Надя всегда была умной, педантичной и рассудительной, невзирая на юный возраст. Но парня никогда не переставало поражать, что при всем этом она никогда не казалась холодной… Во всяком случае, с ним Надя всегда говорила тепло, даже если речь шла о совершенно не романтических вещах.

Вот и сейчас, прочитав первые несколько строчек — знакомый лаконичный стиль, сдержанность, сквозь которую все равно просвечивает расположение, — он снова испытал чувство вины и утраты. Если бы они и правда могли дружить, такого друга можно было бы только пожелать. И почему все должно быть так сложно?

Привет! Очень рада твоему письму, жаль, что оно по такому невеселому поводу. Конечно, я тебе верю, а оттого переживаю еще больше. В этот раз я вряд ли смогу помочь — эта мысль ужасно угнетает. Уверена, ты, как всегда, во всем разберешься. И перестань думать, что ты сумасшедший, это глупость, нервы шалят. Так что постарайся взять себя в руки и собирай информацию. Так же, как мы делали тогда, с Червяковым. И все получится.

Только ты береги себя, пожалуйста. Не нужно понапрасну рисковать. Я понимаю, что рассчитывать и полагаться тебе не на кого, но все же очень прошу: будь осторожен!

От прочитанного Волкогонову стало стыдно. Она так за него переживает, успокаивает, а он… Проклятье! Сжав зубы, стал читать дальше:

Из того, что ты написал, у меня создалось впечатление, что тебя защищает некая внешняя сила, предмет или человек. Ведь по какой-то причине сила, которая хозяйничает в школе, на тебя почти не влияет. Может быть, у тебя есть что-то, чего нет у других?

И об этом происшествии в столовой. Ты обратил внимание, что всех твоих одноклассников эти трубочки из затылка тянули куда-то вверх? И Долгов тоже на потолке, мне кажется, не просто так оказался. Думаю, тебе стоит заглянуть на школьный чердак — может, разгадка именно там. Ну, или где-то на верхних этажах.

И еще раз прошу: будь осторожен! Пиши мне, что у тебя происходит. Я теперь места себе не найду. Надеюсь скоро снова получить весточку. Держу за тебя кулаки.

Роман перечитал сообщение несколько раз. Его переполняла противоречивая гамма чувств — он был от всего сердца признателен Наде за помощь и дельные мысли, но в то же время злился на себя, что не обратил внимание на, казалось бы, элементарные вещи.

Оказывается, я стремительно развиваюсь.

Знания напитывают меня с невероятной скоростью, с колоссальной. Так сказали бы древние греки, колосс — это «большая статуя» по-древнегречески.

Я не могу управлять камнем, он очень тугой. Разве что заставить его сорваться и полететь вниз. Изменять форму — увы.

А вот с людьми у меня начинает получаться. Они мягкие, податливые. Впрочем, изменять форму они пока тоже не умеют. Точнее, я не могу проделывать такой трюк. Они могут взлетать, но пока остаются такими же.