Роман Волков - Большая книга ужасов — 74 [сборник]

Получается, что при создании апейрона был задействован подземный минерал. А иридий, который помогает противостоять влиянию протовещества, — элемент, наоборот, космический. Что, если для уничтожения протовещества нужно создать противоположные условия? Солнечный свет заменить на свет луны, поменять местами воду и огонь? И есть шанс, что Виталя не прав, что при создании апейрона любовь к Юле была сильнее ненависти к Ларисе Николаевне, значит, теперь…

Роман посмотрел на все еще бормочущего и царапающего себе лицо психа.

— Виталя, кажется, я знаю, что нам делать!

Великан замер и исподлобья глянул на парня.

— Я знаю, почему у тебя не получилось создать апейрон… Не хватало кусочка звезды…

— Какой звезды? — великан потер лоб.

— Нет, постой, сейчас мы об этом говорить не будем. Надо спешить. И мне нужна твоя помощь, потому что один я не справлюсь. Нам надо в школу. Туда, где все началось. Ты мне поможешь?

Долгую минуту Виталя глазел на Романа и жевал губами. Потом поднял с земли забытый штатив и оперся на него, как на посох.

— Помогу. Если потом все скажешь. Расскажешь мне.

— Обещаю.

— Тогда тебе к апейрону нельзя.

— В смысле?

— Апейрон хочет стать вселенной. Он копирует, потом становится. Стены скопировал — стены стали апейроном, потолок скопировал — потолок стал апейроном. Школа стала апейроном. Людей скопировал…

— Я понял, понял, — перебил Виталю Волкогонов. Но тот упрямо помотал головой:

— Нет. Не понял. Апейрон растет. Впитывает материю, знания, эмоции. Управляет и меняется. Он станет вселенной, а она станет им. А потом не станет. Совсем.

— Что? Кого не станет?

— Вселенной, — вздохнул великан и испытующе посмотрел на своего собеседника, который, судя по всему, оказался не таким сообразительным, как он ожидал.

— Как — не станет?

Все внутри Романа похолодело — псих озвучил вполне логичный финал истории. У парня и самого проскальзывали подобные подозрения. И к такой ответственности старшеклассник Роман Волкогонов оказался не готов. Совсем.

Самым худшим во всем этом было то, что переложить ответственность на кого-то другого не представлялось возможным. А значит, спасать мир (ха-ха, супермен-стихоплет спешит на помощь) придется ему самому… вместе с местным дурачком.

— Ну, тогда мне тем более нужно к апейрону, Виталя, — безнадежно вздохнул и развел руками парень. — Кроме меня и тебя, больше некому.

Псих посмотрел по сторонам, задерживая взгляд на людях-куклах, снова что-то побубнил, потом просто кивнул и направился к дверям школы, даже не оглянувшись.

Виталя, казалось, вообще существовал в другом мире и никакой опасности не ощущал. Он вышагивал рядом с Волкогоновым, стучал своим штативом и непрерывно разговаривал.

— А ты что? Ты хочешь апейрон убить? — деловито интересовался псих и косился в сторону своего спутника.

— Постараюсь.

— Зачем? Он же не плохой. А начнет схлопываться, так и вообще… это же интересно. Каждый разум станет уменьшаться, ты снова будешь думать как маленький, может, даже как я.

На последних словах Виталя захихикал, будто сказал что-то очень смешное и веселое.

— Ты будешь как я думать. Тогда поговорим, да, поговорим. Эх, интересно будет. А потом ты сможешь еще меньше думать. Освободишься от мысли, как зверь, город, предмет или наша Земля. Прекрасно! Чудно!

Роман с опаской поглядывал на своего спутника и начал уже всерьез раскаиваться в том, что позвал его с собой. Он в итоге может оказаться помехой, а то и союзником врага. И что с этим делать?

«Ладно, будем работать на два фронта», — подумал парень, чтобы хоть немного себя подбодрить.

— Виталя, а как это — думать как ты? Чем у тебя мысли отличаются? — с деланой заинтересованностью спросил он у своего спутника. Позвоночник Романа дрожал от напряжения, а этот странный разговор давал небольшую разрядку на пути к дверям родной школы, ставшей теперь средоточием ужаса, хаоса и самых темных предчувствий.

— Твой и мой мозг есть Вселенная, — чуть задумавшись, ответил псих. — Но моя далекая. О-о-о-очень-очень. Чужая. Тебе, другим. Очень далеко она.

— Но ведь апейрон может вторгнутся и в твою Вселенную. И… схлопнет ее.

— Ха!

Виталя вздохнул тяжко-тяжко, будто весь мир вдруг лег на его плечи:

— В моей Вселенной кошмары, страхи и сны. Там нечему схлопываться, иначе я давно бы уже… — Он снова умолк, но когда Волкогонов собрался прервать это тягостное молчание, тихо добавил: — Устал я. Может, хочу закончить.

Волкогонов ощутил, как ледяная глыба рухнула ему в желудок, под ложечкой противно засосало.

— И ты для этого со мной идешь?

— Хочу апейрон увидеть. Всю жизнь его искал… а нашла Лариска. Несправедливо! Несправедливо!

Великан стал сердито стучать своим посохом-штативом об асфальт, и Роману пришлось взять его за локоть, чтобы успокоить.

— Тихо, тихо. Сейчас ты его увидишь. Пойдем.

Последние шаги к школе давались с трудом. Было страшно, и в немалой степени от того, что рядом оказался такой странный человек. Безумец, который, судя по всему, шел к апейрону, чтобы умереть. «Ничего, я все равно умнее какого-то психа, — успокаивал себя Волкогонов. — И потом у меня есть моя любовь, стихи и иридиевая плата. Они помогали мне раньше, помогут и теперь. Я справлюсь. Обязательно справлюсь. Ради Юли, ради мамы, ради себя и всех остальных. Я справлюсь». С этой мыслью он и открыл тяжелую дверь в школьный вестибюль.

Но то, что ожидало внутри, в первую минуту изрядно поколебало настрой Романа: к такому ужасу он готов не был. Четвертая пензенская школа стала воплощением кошмаров.

В воздухе плавали полупрозрачные фигуры учителей и школьников — некоторых из тех, у кого еще оставались лица, Волкогонов узнавал. Человеческие фигуры проступали из стен и пола, и было непонятно, не то они в них растворяются, не то поверхности пытаются исторгнуть из себя чужеродные объекты. На втором этаже две фигуры висели прямо над лестничным пролетом — они были полупрозрачные и эфемерные, словно мыльные пузыри. Роману даже показалось, что он видит, как по поверхности пробегает радужная рябь.

— Началооооось! — завопил Виталя и грохнул об пол своим посохом, как только они переступили порог. В ту же секунду на Волкогонова навалилась чудовищная тяжесть и боль — казалось, в его голову со всех сторон воткнулся миллиард вибрирующих игл, перед глазами все поплыло, руки и ноги отказывались слушаться. Огромным усилием он заставил свою правую руку залезть в карман и сжать иридиевую плату. Стало чуть легче, но ощущение, что его мозг высасывают, не уходило. Думать было трудно, каждая мысль, каждый образ прорывался сквозь серую пелену ценой огромного напряжения. Кругом царило нечто невообразимое — и это только ухудшало положение. Нарастающий страх мешал сосредоточиться. Но не испугался бы в подобной ситуации только псих… И правда, Виталя, казалось, вообще не ощущал никакого дискомфорта, а творящийся вокруг кошмар воспринимал как нечто само собой разумеющееся.