Роман Волков - Большая книга ужасов — 74 [сборник]

В голове тут же зазвучало отвратительное знакомое шипение:

— Ты не сможешь, человек. Сдавайся. Сдавайся уже. Для тебя нет надежды. Расслабься, позволь мне дать тебе свободу… Тебе не решить эту загадку. А если ты и решишь, ты не справишься.

Хриплый шепот самой Вселенной, второй, черной, просачивался сквозь каждую мысль, связывал, не давал пошевелиться, путал и засасывал. Расслабиться и правда очень хотелось, хотелось отдохнуть, забыться и забыть все, что произошло, и не думать о том, что еще может произойти. Это было так соблазнительно, так легко.

Но Роман упорно боролся и с навязчивым шепотом, и с желанием сдаться, и с чудовищной болью, которая нарастала в теле с каждой секундой. Сцепив зубы и бормоча случайные строчки стихов, парень выводил на классной доске схему будущей победы: солнечный луч, минерал, горшок с цветком, колба с водой, огонь на спиртовке.

Виталя же скакал по классу, хватая разные предметы и тут же их отбрасывая. Он улюлюкал, мычал и что-то непрерывно бормотал. Было похоже, что безумцу наконец-то улыбнулась судьба — он радовался непонятно чему и одновременно, отвлекаясь от своего кружения по кабинету, с раздражением подгонял Романа:

— Давай. Быстрей давай.

Отлепив от наполовину погрузившейся в пол парты желеобразный кусок протовещества, Виталя с силой швырнул его в доску, выражая высшую степень нетерпения.

— Торопись. Надо торопиться!

Когда рисунок был почти закончен, безумный гигант начал суетливо стаскивать на кафедру недостающие элементы: цветочный горшок с подсохшей геранью, набрал в пузатую колбу воду в лаборантской. Он крутит, вертит и тасует предметы, пока они не оказываются расположены так, как на рисунке.

— Вроде. Все. На месте, — с трудом выдавливает из себя парень, кладя на стол иридиевую плату.

Вместо солнца теперь тусклый свет осенних звезд, изредка просвечивающих сквозь тучи, подземный минерал заменил космический металл, а ненависть к апейрону сейчас ощущается куда сильнее, чем тогда любовь к Юле. Осталось только расположить воду, огонь, воздух и землю в нужном порядке. Только кто бы сказал, в каком? Думать почти не выходит, так что Роман обращается за помощью к своему единственному помощнику:

— Как. Расставить. Стихии? Я. Не знаю.

Виталя на мгновение задумался, стал смотреть по сторонам, постукивать штативом. Но вскоре его лицо разгладилось:

— Местами менять будем. И смотреть, да.

Волкогонов с усилием кивнул и дрожащими руками поджег спиртовку.

Ничего не происходило. Великан быстро переставил колбы со «стихиями» и горшок с геранью, но никакого эффекта это не дало. Стало даже хуже — Роман с ужасом заметил, что по стенам, потолку, полу проходит рябь, протовещество начинает двигаться, разбухать, парты, шкафы, стулья проседают в потеках биомассы, книги, портреты великих ученых вспухают мыльными пузырями, лопаются, превращаясь в ничто. Даже кафедра, на которой выстроена их противоапейронная цепь, начинает проседать и вибрировать.

Вроде все на месте, но все не так.

Виталя застонал.

— Солнце мы перевернули. Теперь это луна, — он указал на луну в окошке. Роман кивнул, чувствуя, как отдало тяжестью в затылке.

— Кристалл земли перевернули, — он указал на минерал, валяющийся в мусорном ведре, и потом — на иридиевую плату, сквозь которую проходил лунный лучик. — Вот, теперь железо звезды.

Роман просто махнул рукой, мол, все верно. Великан забормотал.

— Вместо земли — вода, вместо воды — земля, вместо земли вода. Огонь на воду, вода на огонь.

Да все было переставлено верно.

— А на что заменить любовь? — прошептал Роман.

— Ни на что, — буркнул Виталя. — У тебя, похоже, любовь какая-то необычная, это величина абсолютная и необъяснимая. Ни на что ее не заменить, и не надо.

Но все равно — ничего не сработало.

— Не хватает, не хватает, — трясет за руку Романа Виталя. — Еще нужно. Что? Что?

Его речь от возбуждения стала невнятной и рваной, будто он передразнивал своего напарника. Волкогонову следовало бы обратить внимание на трансформации, происходящие с Виталей, но было совсем не до того. Собрав в кулак остатки воли, Роман заставил себя сосредоточиться.

— Кровь.

Лицо безумного гиганта просветлело.

— Кровь, — повторил он эхом. — Капля крови была. Да, да, да.

Любовь.

Только примитивные создания, не знакомые с теорией космогонии, могут считать, что это простая эмоция. Либо бездушная философская категория. Либо еще проще — просто синтез 2-фенилэтиламина в мозге.

Это не просто эмоция. Это чудо, способное создать мир.

При моем создании присутствовала любовь.

Может ли она меня уничтожить?

Да.

Допущу ли я это?

— Кровь, да. А это абсолютная величина?

Виталя фыркнул.

— Кровь невинной — это ерунда. Уже океаны ее были пролиты. Как раз ее-то и надо перевернуть! А на что — не знаю!

Роман мучительно скреб лицо короткими ногтями.

— Так, так, надо заменить кровь. Думай, куриная голова. Только на что? Какая у крови может быть противоположность?

С трудом открыв альбом в смартфоне, парень до рези в глазах всматривается в изображение кабинета Греховой, в лицо преподавательницы химии, в предметы, расставленные на кафедре; в чудесное лицо Юли, внимательно слушающей учительницу. Какая же она все-таки невероятно красивая. От одного взгляда на любимое лицо сердце у Романа заходится в бешеной скачке. Волны горячей крови снова смывают разлагающее влияние апейрона, дают силы и возможность думать.

— Виталя, что может быть антиподом крови? Ты должен знать. В алхимии стопудово есть какая-то противоположность.

Невнятно бормотавший и суетившийся до этого дурачок вдруг замер и очень пристально уставился на своего напарника. Лицо его начало твердеть, становясь похожим на маску, и он начал цитировать не своим голосом, прикрыв глаза, будто читая с листа:

— С точки зрения коллоидной химии, кровь представляет собой полидисперсную систему — суспензию эритроцитов в плазме. Эритроциты находятся во взвешенном состоянии, белки образуют коллоидный раствор, мочевина, глюкоза и другие органические вещества и соли представляют собой истинный раствор. Поэтому с точки зрения законов физической химии оседание эритроцитов является своеобразной формой оседания суспензии.

В первые пару секунд Роман просто опешил. Не способный нормально связать несколько слов Виталя вдруг стал декламировать цитаты из учебника химии, как ученый на симпозиуме. У Волкогонова появилось подозрение, что Виталя просто издевается над ним, играет в какую-то свою игру.

— Хватит цитировать! — гаркнул он, окончательно теряя терпение. — Ответь на простой вопрос: что в алхимии является антиподом крови?