Роман Волков - Большая книга ужасов — 74 [сборник]

В какой-то миг Волкогонова опалил жгучий стыд перед теми, кто сейчас дарил ему просветы в темноте, за то, что он сам редко вспоминал о них. По правде говоря, он вообще редко думал о ком-то, кроме себя. Даже мысли о Юле были неким способом подумать о себе, о своих чувствах, переживаниях, желаниях.

— Простите, — беззвучно выдохнул Роман, чувствуя, как сердце сжимается от жгучего стыда.

И стал с удвоенной силой стремился к этим «выжившим», пообещав себе искупить вину перед всеми, кто его помнит. Но всякий раз, когда он почти дотягивался до чужого воспоминания, из окружающий мрака вырывались чудовища.

Вытянутые, волглые, не напоминающие ни одно из земных существ, они окружали со всех сторон, и не было у них ни глаз, ни ртов, только черная пустота, которая затягивала, всасывала, и там, внутри, не было тихо и покойно, как в пустоте и небытии. А было мучительно стыдно, как будто мама поймала за кражей денег из чужих пальтишек в раздевалке. Стыдно, тошно и жутко от того, что некуда бежать, и ничего нельзя исправить. Поздно исправлять.

«Это и есть ад», — подумал Волкогонов и замер, пораженный догадкой. От этого открытия не стало легче — наоборот, ужас сковал буквально каждую клетку, каждое движение души. Может, со своими внутренними страхами легко бороться в обычном мире, где есть психологи, друзья и родные, а по утрам встает солнце, но здесь… где даже само понятие «здесь» лишено всякого смысла, где все внутреннее приобретает материальное воплощение (или только кажется таковым — без разницы), где единственная ценность — это то, что кто-то еще помнит о тебе. В таком мире монстры твоего подсознания могут прикончить «хозяина» с такой же легкостью, как и пожирающий вселенную апейрон.

— Я не дамся. Не дамся, — сцепил зубы Роман. Ему казалось, что он стоит на четвереньках, прижатый к земле непомерным грузом, а чудовища со всех сторон тянут к нему свои отвратительные пасти и щупальца. Деваться от них было некуда, и парень просто закрыл глаза и пополз. Перед его внутренним взором снова встал образ любимой девушки — Юля манила за собой. Он шел не раздумывая — все равно сейчас его схватят страхи-монстры и разорвут, или протовещество наконец доберется до всех разрозненных пылинок его разума, или… Какая разница? А так у него есть возможность еще раз полюбоваться своей медноволосой красавицей, ее стройной фигуркой, изящными ножками…

И в этот момент Роман заметил, что Юля наступила на какую-то грязную бумажку, валяющуюся на мостовой. Девушка оглянулась, послала влюбленному поэту лучезарную улыбку и пошла дальше. А он, поддавшись внезапному импульсу, нагнулся и посмотрел, что же это за клочок бумаги.

Перед парнем на пыльном тротуаре лежало пять тысяч рублей.

Непослушными руками он поднял купюру.

Вид одинокой банкноты, бесполезно валяющейся в дорожной пыли, вызвал у Романа удивительно щемящее чувство ностальгии и сожаления. Это было все, что осталось от его сбережений и планов на будущее, все, что украл у него подлый безумец Виталя, порабощенный протовеществом.

Деньги — сами по себе просто бумажки, но с их помощью можно воплотить мечты: купить новую гитару и комбик, чтобы можно было играть по-настоящему, на хорошем инструменте с хорошим звуком. Его собственная «музима» знала свои лучшие годы достаточно давно — она к нему попала уже основательно подержанной, потертой и со струнами, которые менялись не один раз и не самыми умелыми руками. Мечты о музыке, о своей группе, о выступлениях на большой сцене и, само собой, о славе всегда придавали Волкогонову сил, вдохновляли на движение вперед, на поиск и творчество. Ладилось далеко не все: конфликты с барабанщиком Димой и басистом Сашей, проблемы с репетиционной базой, записью, концертами. За все надо было платить, а им, конечно, не платил никто. Безусловно, неудачи расстраивали, каждый уход из группы приносил много неприятных переживаний, но, сцепив зубы, парень упрямо начинал сначала и верил, что рано или поздно усилия дадут свои плоды. Тетрадь со стихами и нотами становилась все толще, понемногу копились деньги на новый инструмент.

А потом пришло осознание, что можно прожить куда более интересную жизнь — со скутером, модной прической с выбритыми висками, модными клубами, нужными людьми — и любовью Юли. Там она лежала, и только там.

Но все это вдруг стало тусклым.

А теперь не осталось ничего. Смятая бумажка лежала перед ним, как жгучий укор и напоминание о крушении планов. Слава, всеобщая любовь, творческие свершения, толпы поклонниц, красивые вещи, любимое занятие — все кануло в небытие. Осталась только пустота.

«Впрочем, — прихлопнув испачканную купюру рукой, подумал Роман, — какая теперь разница? Мир летит к чертям, скоро апейрон пожрет его до последней крошки. А значит, и мечты о сцене и музыкальной карьере не стоят ничего. Фигня все это, бесполезная блажь, никчемные сожаления».

Глаза жгло — хотелось лечь на землю и замереть, бросив все попытки сопротивляться. Зачем? Бесполезно же.

Однако Волкогонов поступил как всегда — разозлился. Злость помогла справиться с приступом отчаяния. Пока еще у него осталась хоть толика сил и разума, он не позволит себе сдаться. Это для слабаков, а Роман Волкогонов не из их числа. Это же стыд и позор. Соберись, дурачок!!! Пока дышишь — ползи, сопротивляйся, цепляйся зубами за возможность победить (пусть и призрачную). А иначе все предыдущие усилия были напрасными, и все, кто растворился в проклятых волнах протовещества, погибли зря.

Роман резко отшвырнул пятитысячную банкноту — гнев придал ему сил — и медленно пополз дальше, преодолевая чудовищную слабость и боль в каждой мышце.

Впереди снова блеснул лучик света — в его бледно-желтом круге тоже лежал какой-то листок. И это явно были не деньги.

Парень ускорился как мог, напрягаясь почти сверх всякой меры. Все тело кричало и ныло, каждое движение колючим звоном отдавалось в руках, ногах, спине. Но Роман полз — он чувствовал, что добраться до этого пятна света, до очередной запыленной бумажки невероятно важно.

Но когда он до нее добрался, то подумал, что лучше бы ему умереть где-то на полпути. Это была фотография Юли. У парня такой не было — она запечатлела как раз тот миг, когда Волкогонов впервые увидел свою медноволосую музу. Девушка стояла в своем оливковом плаще, туго перетянутом в талии, в вестибюле школы. За ней только что закрылась входная дверь, и гимназистка окидывала чуть растерянным взглядом новое место. Ее чудное лицо, огромные сияющие глаза, полные губы…

У Романа защемило сердце. Да так, что он подумал: сейчас разорвется. И шестнадцатилетнему мальчишке, еще даже не начавшему толком свой жизненный путь, было все равно. Его обжигали невероятный стыд и чувство вины перед возлюбленной. Он не смог спасти ее, ничем не смог ей помочь, защитить. Все его чувства оказались бесполезными и бессильными. Будь он умнее, сильнее и смелее, он смог бы помочь любимой избежать той страшной участи, которая ей досталась… А если бы он спас ее, то у него бы получилось спасти и других. Обязательно получилось бы…