Василий Щепетнёв - Дети Луны

Закончив с бабой Настей, я вспомнил, что следует сообщить о нападении дежурному по УВД.

В ординаторской телефон еще вчера работал, к нему вел другой кабель, не тот, что к моему дому.

Но сегодня телефон молчал. Я ритуально дул в трубку, стучал по рычажкам, но результата не достиг.

— По всей больнице то же самое, — сказала Анна. — Ни в приемном покое, ни в терапии телефоны с полуночи не работают.

— Подождем до утра, — похоже, эта фраза скоро станет единственной в моем органчике.

И мы сели ждать. Я и Анна. При свечах, в приемном отделении. Никто не тревожил, да и как потревожишь, если телефон не работает. Больные могли прибыть и своим ходом, пешим или машинным, но, видно, они тоже ждали утра.

Кресла в приемном старые, но усталому человеку кажутся мягкими. Мне казались.

Когда рассвело, я проведал бабу Настю. В палате, кроме нее никого. Подобное случается, особенно летом. Не дают себе люди разболеться. Терпят до осени.

Баба Настя спала покойно. Пульс, дыхание не внушали никаких опасений. Пусть спит, сон — тоже доктор.

Вернулся, Анна как раз чай заварила. Выпили чаю. Встретили солнце.

Мы ни о чем не говорили. Посидеть молча — что может быть лучше. То есть может-то многое, но работа есть работа. В любой момент ждал я призыва о помощи хоть из родильного отделения, хоть из инфекционного.

Рассвет закончился, закончился и покой. К больнице подъехал милицейский «жигуленок» и инспектор сказал, что наша «Скорая» стоит на обочине дороги в семи километрах от Теплого.

— А люди? — спросил я, ожидая худшего.

— Людей нет, — ответил инспектор. — Машина в порядке, двигатель холодный, давно стоят. Чуть в сторону съехали, в посадку, с дороги ночью не заметишь. А то плакала бы ваша «Скорая». Народ на дороге ушлый, на ходу колеса рвет. Я там пока сержанта оставил, чтобы присмотрел. Угнали, а вы тут в неведении…

— Не угнали, — медленно ответил я. — На машине повезли больного. Водитель, санитар, больной, все пропали.

— Он что, особенный больной?

— В смысле?

— Ну, чтобы его похищали?

— Сторож наш, Иван Харитонович.

— Сторож… Все равно, нужно сообщать, — он включил милицейскую переносную рацию. Старую, которая больше трещит, чем говорит. Но сегодня она даже не трещала.

— Аккумулятор сел. И когда нам только новую технику дадут? Рация — времен московской олимпиады, «жигулям» пятнадцать лет. На честном слове работаем!

— Безусловно, — подтвердил я слова инспектора с самым серьезным видом.

Да и чему улыбаться? Честному слову гаишника? Право, мне не до того. Слишком уж много в последние дни событий. Шел себе человек, любовался видами, и вдруг оказался на пути лавины. Откуда лавина, если и гор поблизости нет никаких, хоть три дня в любую сторону скачи?

Или есть, но я в слепоте не вижу? Горы, ущелья, пропасти?

Опять развел философию.

— Я поеду, сообщу, — инспектор посмотрел на меня, на Анну, тонко улыбнулся и ушел в солнечный день.

— Что могло случиться? — спросила Анна. Спросила не меня, а — вообще.

— Что уже случилось, — поправил я.

— Да. Будто туча повисла над нами. Черная тяжелая туча.

А по мне — скорее смерч. Воронка, всасывающая людей и уносящая во тьму. Впрочем, у меня подобное настроение после каждого ночного дежурства. Сегодня, по крайней мере, не было пострелянных, порубленных людей.

Со стороны послушать — ясно станет: не чай мы пьем.

А на самом деле песня стресс снимает лучше водки.

Пели мы недолго — две строчки всего. Потом стали заполнять документацию, протокол операции и прочее. Медицинская реформа на деле: час работай, три пиши.

Потом пришлось пробу снимать на пищеблоке, что означило конец дежурства и наступление полноценного рабочего дня.

Я, как заправский интриган, пробрался в кабинет главврача и поговорил с глазу на глаз. Вывалил все — приход Федора Федоровича ко мне на квартиру, его предположение о случае спорадической ликантропии, последующее исчезновение невропатолога, нападение на бабу Настю, исчезновение направленного в психиатрическую больницу сторожа Ивана Харитоновича вместе с санитаром и водителем.

Алексей Васильевич выслушал меня со спокойствием экранного Генералиссимуса: неспешно набивал трубку (привез из Лондона, куда ездил по обмену опытом. Я все гадаю, какой опыт нашей больницы пригодился лондонцам. Из зависти, конечно. Если бы в Лондон позвали меня, я б им уж порассказал, они от меня трубкой бы не отделались!), неспешно прикурил ее от специальной «трубочной» спички, неспешно прошелся вдоль коротенького стола.

— Ничего, ничего… Бывало и похуже… Будем разбираться. Хорошо, я свяжусь, — он махнул рукой, отпуская.

Я вышел едва ли не на цыпочках.

Спустя несколько минут Алексей Васильевич провел утреннюю пятиминутку, вскользь упомянул о веерных отключениях, сделал упор на необходимости соблюдения трудовой дисциплины и призвал высоко нести звание медицинского работника.

Я вернулся в отделение. Бабы Настя по-прежнему спала, что, пожалуй, объяснялось шоком и кровопотерей. Пульс не частил, давление как у космонавта (заезженное, но верное сравнение) а температура тридцать пять и одна десятая. Маловато. Но раз гемодинамика в норме, гипотермия не обязательно является признаком неблагоприятным.

Просто — особенность данного района. Эндемический признак.

Остальные больные заняли меня аккурат до полудня. Сегодня я работал медленно, как старая лошадь на борозде. Неглубоко пахал. И пил тоже, как лошадь, только не воду, а зеленый чай. Черный я оставлял для ночи.

В полдень я решил вновь навестить главврача. Узнать, что с отправленным больным, нет ли новостей. Да и о Фе-Фе беспокоился.

Но за столом Алексея Васильевича сидел Виктор Петрович, стоматолог-ортопед.

— Нет Алексея Васильевича. Уехал он.

— Куда уехал? Как?

— Срочно. У него сестра в аварию попала, в Туле. Вот он и уехал. Отпуск взял.

— Ага… И кто за него?

— Я.

— Ну, поздравляю, — признаюсь, я был уязвлен. В который раз. То есть не тем, что оставили на хозяйстве начмеда (Виктор Петрович помимо протезирования зубов был и замом по лечебной части), а тем, что начмед — не я. При моем-то при уме. Работаешь с утра до ночи. Оперируешь. Третий год в отпуск не ходишь. А золотых дел мастер — начальник по лечебной части. Золотые зубы у нас в районе все еще в чести.

— У вас ко мне вопрос, Корней Петрович?

— Два. Первый — что с телефонами?

— По всему поселку молчат, наверное, на телефонной станции неполадки. Или же просто от того молчат, что весь район за долги без электричества оставили.

— Надолго?

— Как знать, — Виктор Петрович был огорчен. Без электричества и протезировать нельзя, убытки.