Йон Линдквист - Химмельстранд

Петеру в тот год подарили кролика, и они с дядей сколотили загончик, иначе Диего постоянно удирал. Вообще говоря, полное имя кролика было Диего Марадона, но для простоты его называли Диего. А скорее всего, не только для простоты — казалось странным держать Марадону в загоне и кормить его листьями одуванчиков. А Диего не был привередлив: с удовольствием эти листья жевал и прижимал уши от удовольствия.

Неприятная сторона жизни по секретным адресам заключалась еще и в том, что они с мамой не решались навестить родственников и друзей, которые так или иначе знали отца. Допустим, без визитов к тете Маргарете или к кому-то из маминых сослуживцев вполне можно было обойтись, но по дяде Йоелю он очень скучал.

Дядя Йоель был большой мастер выдумывать всякие затеи, к тому же он из той редкой породы взрослых, которым интересны твои дела и мысли, но при этом они не лезут в твою жизнь.

Короче, с ним было очень весело.

За день до отъезда Петер вышел в сад со своим луком. Лук подарил ему дядя Йоель.

— Серьезная штука, — сказал дядя и подмигнул. Мама была не в восторге от подарка, но дядя обнял Петера за плечи. — Не бойся, паренек разумный, ответственный и будет обращаться с луком с осторожностью. Правда, Петер?

Еще бы не с осторожностью. Вообще-то он об этом не думал, но дядя сказал «с осторожностью» — значит, уверен, Петер понимает, что это значит.

Лук был из стекловолокна, такой же высоты, как и он сам, и с такой тугой тетивой, что у Петера едва хватало силы натянуть ее до конца. К луку прилагалось пять шикарных стрел с тяжелыми острыми наконечниками и радужным оперением. Перья очень красивые, дядя сказал — павлиньи, но, наверное, приврал для красоты.

На краю луга стояло несколько старых сосен. Петер спросил, можно ли пострелять в цель по этим соснам. Дядя обследовал толстую кору и разрешил.

Туда Петер и направлялся, но остановился посреди луга. Стояло чудесное летнее утро, теплое, но не жаркое. Все поле до самых сосен было усеяно одуванчиками. Жужжали шмели. Петер понаблюдал за ними — и так и не понял, в чем секрет их челночной работы. Один шмель прилетал, несколько секунд сидел на цветке и улетал, но на его месте тут же появлялся другой.

Надо спросить у дяди за ужином, решил он, поднял голову к небу и выразил благодарность. Без слов, только подумал.

Это я, спасибо, что я здесь.

И тут в голову пришла мысль, которую он тут же и воплотил в жизнь. Поднял лук, натянул тетиву, сколько мог, и послал стрелу прямо в небо над головой. Видимо, натянул неплохо, потому что через полсекунды стрела исчезла, и, как Петер ни вглядывался, различить ее в голубом океане неба не удалось.

И тут он испугался.

Он выстрелил вертикально вверх — значит, стрела и опустится тоже вертикально вниз и неизбежно попадет в него. Он побежал к кемперу, все время поглядывая на небо. Мысли путались. А может, стрела ушла не идеально вверх? И высоко-высоко, так что невозможно предугадать, куда и насколько она может отклониться при падении. И главное — он ее не видит, а увидит только за тысячную долю секунды до того, как она вопьется ему в глаз? А Бог? Он же, по сути, выстрелил в Бога, и Богу вряд ли это понравится. Конечно, Бог расположился намного выше, чем может достать стрела, но… кто его знает.

Прошло еще несколько секунд. Стрела не вернулась, но Петер все еще не решался посмотреть наверх… а как не смотреть? Тогда стрела может вонзиться ему в голову, а у него не будет ни малейшего шанса увернуться.

В конце концов он встал на четвереньки, закрыл руками голову и зажмурился. Если все-таки стрела найдет его, она попадет в руку. Все же лучше, чем в голову.

Подождал еще пять секунд, потом еще пять. Открыл глаза и огляделся. Он же должен был, по крайней мере, услышать, как стрела воткнулась в землю. Но стрелы нигде не было. Значит, он выстрелил не строго вверх. Стрела описала дугу и приземлилась неизвестно где.

Поискал еще немного, махнул рукой, пошел к соснам, прикрепил мишень и минут десять стрелял в цель, стараясь не потерять еще одну стрелу.

Петер изрядно устал натягивать тугую тетиву, вернулся и заглянул в кемпер — проснулась ли мама.

Нет, не проснулась.

Петер нарвал пригоршню одуванчиков и пошел кормить Диего.

Вдруг ему показалось, что неизвестно откуда подул ледяной зимний ветер. Его зазнобило, он выронил одуванчики, а потом и стрелы.

Диего лежал посреди клетки, из шеи его торчала потерянная стрела с радужным оперением. На траве — кровь.

Как это могло случиться? Из пятидесяти миллионов мест, куда могла приземлиться смертоносная стрела, она выбрала именно то место в загоне, куда на секунду прискакал Диего.

Гнев и невыносимое чувство вины словно придавили Петера к земле. Он поднял голову к небу и закричал:

— Почему? За что? Он же всего-навсего маленький безобидный кролик!

Бог сидел там, наверху, и наблюдал за этой сценой, но ответа Петер, как и всегда, не дождался.

Петер с ненавистью смотрел на небо, и слезы засти лали ему глаза. Бог молчал, а когда Петер опустил глаза, он сквозь туман слез увидел пересекающую луг человеческую фигуру.

Он вытер слезы и вгляделся. В следующее мгновение он уже рванул на себя дверь кемпера.

— Мама, вставай, вставай! Отец пришел.

В тот день Петер перестал верить в Бога. Не то чтобы усомнился в Его существовании, нет. Просто перестал верить . Зачем верить Богу, который может натворить столько зла по такому пустяковому поводу, как пущенная в Его направлении стрела? Такой Бог не заслуживает веры. Он бесполезен, если не вреден.

И он разорвал контакт с Богом.

Двадцать семь лет спустя Петер сидит на корточках на безликом и бесконечном зеленом газоне. В руке у него — роковая стрела. Теперь он знает, в чем дело. Он смутно догадывался и раньше, когда понял, что солнце исчезло, но не решался додумать мысль до конца.

Всю свою жизнь Петер чувствовал незримое присутствие Бога, но с того летнего дня решил не отвечать на Его беззвучные призывы.

А теперь исчезло и само присутствие. Вечный вопрос уже не стоит.

Бога здесь нет.

Все вернулись в кемпинг. Дональд прибыл последним — чуть не заблудился, сказал он, но больше никаких новостей не привез. Стефан тоже не был чересчур разговорчив. Как и Дональда, его явно тяготили расспросы.

А когда Леннарт и Улоф, коротко сообщив, что ничего такого не видели, пустились обсуждать сельскохозяйственные проблемы, Майвор не выдержала.

— Нас пометили, — сказала она. — Кто-то нас пометил.

И повела всю группу за собой, показывая по пути кресты на задней стенке кемперов. Четыре креста. Как она и ожидала, никто их раньше не видел.

— И что это, допустим, значит? — спросил Улоф.