Йон Линдквист - Химмельстранд

На этом дело не кончилось. В нескольких метрах она нашла почерневшую золотую цепочку, еще две пломбы и пару шурупов — серебряных или платиновых. Еще одно кольцо, но настолько почерневшее, что надпись прочитать невозможно.

Майвор собрала все находки в кулак и сильно сжала. Интересно… сначала кресты, теперь вот это. Сколько, оказывается, можно узнать и увидеть, если не заниматься разными глупостями и при этом быть уверенной, что это твой долг.

Если дать себе передышку.

Леннарт и Улоф подбежали к «тойоте» намного позже Молли. Задохнулись, устали и вспотели.

Двое взрослых и ребенок — слава богу, все на месте. Только немного отдышавшись и протерев глаза от пота, они заметили странность. Карина сидит в машине. Сжала в руке биту для лапты и неотрывно смотрит на совершенно неизвестного человека. Странно одетый незнакомец присел рядом с Молли на корточки так, что поля шляпы щекочут ей лоб. Они, улыбаясь, о чем-то перешептываются.

А у Изабеллы вид просто-напросто страшный. Она прислонилась к машине. Лицо отекло, кровь на подбородке, а взгляд полон такой горечи, что Леннарт даже вздрогнул.

— Что случилось? — спросил он и мотнул головой в сторону незнакомца. — Это он вас так…

Изабелла молча покачала головой.

Ну ладно, потом узнаем. Важно, что этот тип ни при чем.

Леннарт подошел к мужчине и протянул руку.

— Добрый день. Я — Леннарт.

Тот кивнул Молли, поднялся и протянул руку.

— Бенгт. Бенгт Андерссон. Коммивояжер.

Леннарт чуть не прыснул. Коммивояжер… когда последний раз он слышал это слово? В детстве по хуторам ездили полунищие торговцы, продававшие пуговицы, бижутерию, кое-что из нижнего белья. Они называли себя коммивояжерами.

Парень явно шутит. Леннарт наспех припомнил первое попавшееся словцо из лексикона давно ушедших времен.

— Леннарт Эстерберг. Приживальщик.

Бенгт приподнял бровь.

— Господину угодно шутить?

Удивление и даже обида выглядели настолько натурально, что Леннарт повнимательнее посмотрел на собеседника. Двубортный костюм с подкладными плечами, набриолиненная прическа… тот и в самом деле выглядел так, будто его выхватили из пятидесятых годов прошлого века.

Леннарт растерялся. И окончательно сбил его с толку вопрос Улофа:

— Что, Леннарт, так и будем стоять?

— То есть как? Я же разговариваю.

Улоф засмеялся, но заметил, что Леннарт ответил совершенно серьезно. Пожал плечами и посмотрел на Изабеллу, ища поддержки, но та отвернулась.

— Что ты имеешь в виду — «разговариваешь»? Стоишь как столб… и все такое.

Леннарт глянул на Молли — уж эта-то наверняка обратила внимание на их странный разговор. Но Молли стояла молча, на губах ее играла насмешливая улыбка.

— Прошу меня извинить, — Бенгт приподнял шляпу. — Опаздываю на встречу.

Что же мы тогда делаем? «Стоишь как столб»… Разговариваем, ясное дело!

Леннарт повнимательнее всмотрелся в лицо собеседника, и смущение перешло в странное, но очень неприятное чувство — он не мог его рассмотреть. Конечно, у Бенгта было лицо, куда ж ему деться, но… как бы не в фокусе. Как в памяти иногда возникают размытые черты человека, которого давно не видел. Если бы ему пришлось выступать свидетелем, он вряд ли сумел бы наскрести данные для словесного портрета. Какую-то самую примитивную картинку следователь мог бы, наверное, набросать, но не более. Самое удивительное — рот. Про рот он вообще ничего бы не вспомнил. Как будто у незнакомца рта вообще не было.

И все же Леннарт набрался храбрости и загородил дорогу Бенгту — тот уже собрался уходить.

— Погоди-ка, приятель… А ты вообще-то кто такой? Что у…

Бенгт оборвал его на полуслове и принял угрожающую позу.

— Я не могу припомнить, чтобы мы с господином переходили на «ты».

Подошел Улоф и встал между ними.

— Ну ладно, ладно… все хорошо.

Он протянул руку Бенгту. Они пожали друг другу руки и несколько секунд помолчали.

Помолчали… черта с два они помолчали. Улоф несомненно что-то ответил на обращенные к нему слова незнакомца, видно по выражению глаз, мимике — но рот оставался неподвижным.

Бенгт повернулся к Леннарту.

— Еще раз прошу меня извинить, господа, но я вынужден вас покинуть.

— Минуточку… — Леннарт уже понял: чтобы говорить, ему не нужно делать никаких усилий, не нужно напрягать мышцы языка и губ. В голове словно завелся собственный говорящий рот. Он слышал свои слова, и Бенгт их слышал — и, как теперь он понял, только они двое. Другие не слышали ровным счетом ничего.

— Что это у вас за встреча?

Не замедляя шаг и не оборачиваясь, незнакомец бросил через плечо:

— Встреча с коллегой. Я должен встретиться с коллегой.

Эмиль сидит, надувшись, в своем креслице и смотрит в пол. Ему было хорошо с этой старушкой. Такие обычно затевают разговоры про Бога, про Христа, как Христос принял на себя какие-то якобы предназначенные ему, Эмилю, муки, — довольно неприятно.

Но с этой весело. С ней хорошо играть — большая редкость среди старых тетушек.

К тому же папа ведет себя как-то жутковато. Он молчит, но видно, что до смерти перепуган. Хуже нет, когда взрослые боятся. Дети тоже могут побояться немного, Альфонса там или привидений, хотя Эмиль уже их и так не боится. У детей это проходит. Побоялись — и хватит, а уж если взрослые чего-то перепугались, то это надолго.

Они ехали уже несколько минут, и Эрику очень не нравилось, что они едут не к маме , а от мамы . Папа никогда так не делал. Может, так и происходит, когда похищают детей? Наверное, да. Можно поиграть, что меня похитили.

И какой выкуп потребуют похитители? Наверное, миллион. А заплатят ли папа с мамой целый миллион, чтобы им вернули Эмиля? А сколько это — миллион? Наверное, их дом стоит миллион, и тогда папа с мамой продадут дом.

А продадут ли?

Эмиль подумал немного и решил — да, продадут. Они же сами говорят, что он, Эмиль, дороже всех сокровищ мира. Самое лучшее, что у них есть. И если это так, то он наверняка стоит больше, чем дом. Странная мысль — он такой маленький, а дом такой большой, и плита совершенно новая, об нее нельзя обжечься. Инструкционная плита , вот как она называется.

Эмиль остался доволен ходом своих размышлений. Оказывается, он стоит целый миллион. А почему бы нет? Надо спросить.

— Пап, а если меня похитят…

Но папа положил ладонь ему на плечо — помолчи. Ах, как Эмиль это не любит! Как с маленьким ребенком. Он хотел вывернуться, но у папы такое серьезное выражение, будто он видит что-то. Эмиль повернул голову, посмотрел вперед, и у него перехватило дыхание. Он даже всхлипнул от неожиданности.

Метрах в двухстах перед ними шел слон. На своих ногах-бревнах он приближался к ним и выглядел точно так, как предсказывала Молли.