Йон Линдквист - Химмельстранд

— Кончай, Леннарт, — Улоф положил руку ему на плечо. — Кончай.

— Да, — сказала Молли. — Кончай. Для тебя же лучше.

Леннарт поднял на Улофа глаза и посмотрел с выражением, которое нельзя иначе истолковать, как «ты слышал что-нибудь подобное?»

Улоф покачал головой.

— Пошли посмотрим растения.

— Ага! У вас есть растения?

Молли вскочила так резво, что чуть не сшибла Леннарта. Тому пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть.

Улоф посмотрел на него — Леннарт покачал головой и помахал рукой направо-налево: никуда я не пойду.

Улоф и Молли вышли из вагончика.

Для тебя же лучше.

Леннарту было девять лет, когда лошадь лягнула его мать в голову. Потом она долго болела, неделями не вставала с постели, и никто не мог понять, в чем дело. После бесчисленных визитов к врачам решила обратиться к знахаркам, или, как она их называла, колдуньям. Отец именовал их шарлатанками.

В общем-то вреда от них не было — какие-то мази, декокты, травки, но Леннарт запомнил одну из целительниц — она появилась, когда ему было тринадцать. Звали ее Лиллемур.

Она была не похожа на других.

В отличие от других она даже не пыталась внушить Леннарту и отцу веру в свои методы. Даже объяснять не хотела. Но требования предъявила: у нее должен быть полный доступ к больной, и никто не должен ей мешать. Три раза в неделю по два часа дверь в спальню матери должна быть закрыта. А еще лучше, если домочадцы куда-нибудь уйдут.

Отец с отвращением поглядывал на ее кроваво-алый тюрбан, но молчал. Единственная причина, что он не выкинул Лиллемур из дома, — ее лечение впервые за несколько лет давало какие-то результаты. Мать чаще поднималась с постели, в глазах появилась ясность, которую они не видели с того самого дня, когда случилось несчастье. Отец был так рад улучшению, что Леннарт не смел даже заикнуться, что во вновь обретенной ясности маминого рассудка ему чудилось что-то пугающее.

На седьмой или восьмой неделе лечения его опасения начали оправдываться. Мама все чаще ссылалась на давно умерших родственников («я вчера говорила с Гудрун»), а главное, несмотря на изоляцию, она удивительным образом была в курсе всего, что происходит в селе. К тому же стала говорить о себе в третьем лице: «Черстин должна отдохнуть немного». «Эта штука очень понравилась Черстин».

Как-то раз Леннарт вернулся из школы. Лиллемур в этот день не должна была приходить, и он решил заглянуть к матери. Открыл дверь — и поразился: там сидела Лиллемур. Шторы были задернуты, на маминой ночной тумбочке горела большая восковая свеча. Леннарт инстинктивно сделал шаг назад — что-то в маминой комнате было не так.

Как раз недавно на уроке рисования они проходили законы перспективы, но, если бы он решил описать комнату матери в этот момент, эти знания оказались бы бесполезными. В комнате не было ни одного прямого угла, и еще странней: предметы, которые должны быть далеко, были совсем близко, и наоборот. Он мог сосчитать ножки мухи, сидевшей на шарике кровати в дальнем углу, а рукоятка двери, которую он только что открыл, казалась очень далекой.

Леннарт зажмурился. Когда он вновь открыл глаза, комната выглядела как обычно. Лиллемур встала и отдернула штору.

— Мама?

Мать повернула к нему голову, но на Леннарта даже не глянула. Глаза ее были устремлены в какую-то точку далеко у него за спиной и казались незрячими.

— Мы же договаривались: мне мешать не будут. — Лиллемур шагнула к Леннарту.

Он проглотил слюну.

— Сегодня же не ваш день.

Лиллемур склонила голову набок и улыбнулась, показав ряд ослепительно белых зубов.

— У меня окно в расписании.

— Да? Вообще-то мне нужна помощь с уроками…

Лиллемур внимательно на него посмотрела, и Леннарт отвел глаза. Он соврал. Никаких домашних заданий у него не было, а если бы даже и были, он всегда справлялся сам.

— Нет-нет… помощь не нужна. С уроками, я имею в виду. Тебе нужна помощь, чтобы признаться, куда ты дел ключ от чулана с инвентарем…

У Леннарта возникло чувство, что в животе начался снегопад — холодные, мелко вздрагивающие снежинки. Неделю назад он и в самом деле нашел забытый вахтером ключ. Замечательная находка! Они с ребятами открывали чулан, брали клюшки для банди, играли сколько влезет, а потом клали на место. Не особо тяжкое преступление, а вот украденный ключ надо было бы сразу отдать вахтеру.

Лиллемур заметила его растерянность.

— Так что выйди отсюда и закрой за собой дверь. Для тебя же лучше.

Вот оно!

Для тебя же лучше.

В тот же вечер Леннарту потребовалось немало усилий, чтобы собраться с мужеством и все рассказать отцу. Не совсем все — он умолчал о странном нарушении перспективы в маминой комнате. Не то чтобы умолчал — посчитал, что, скорее всего, ему показалось, так что нечего и рассказывать. Но история с ключом и в самом деле камнем лежала на совести, и полученную от отца здоровенную оплеуху он посчитал своего рода искуплением. Встал с пола с отпечатком отцовской руки на щеке и с гудящей головой. А отец спросил — тихо и спокойно, как будто ничего не произошло:

— Так и сказала? Для тебя же лучше? Значит, она тебе угрожала?

— Да, — сказал Леннарт. У него все еще голова шла кругом. — И папа… этот ключ… Она не могла про него знать. Так же как мама… откуда она могла знать, что Карин Эстлунд заблудилась?

— Помолчи, — оборвал отец.

Опустил голову и посидел пару минут, потирая виски.

— Да-да, — сказал он наконец. — Печально в некотором смысле.

Когда Лиллемур пришла в очередной раз, отец дал ей от ворот поворот.

— Вас здесь больше не ждут, — сказал он.

Она посмотрела на Леннарта долгим взглядом. И он понял этот взгляд.

Тебе остается надеяться, что наши пути никогда не пересекутся.

Резко повернулась, села в серебристый «Фольксваген-жук» и исчезла из их жизни.

Леннарт никак не мог сообразить, что же именно в Молли кажется ему таким странным. Не мог сообразить, пока она не произнесла эти слова — для тебя же лучше . А теперь сообразил: она напомнила ему Лиллемур. Взгляд, улыбка, спокойствие и что-то еще, чему он не мог подобрать название. Кривизна . Вокруг нее иногда возникает странное искажение пространства, как в неверно наведенном на фокус объективе. Как в маминой комнате сорок лет назад.

Он вскочил и поспешил к выходу — ему вдруг стало страшно оставлять Улофа наедине с Молли.

Покрутил головой, укоряя себя за глупость. Все это было давным-давно, но…

Для тебя же лучше.

И опять как тогда — странное ощущение, будто в животе идет снег. Медленные ледяные хлопья. Его начала бить дрожь, но, наверное, зря психовал — Молли и Улоф мирно стояли рядышком около их экспериментального участка.