Йон Линдквист - Химмельстранд

Она вошла в вагончик и не сразу смогла открыть ящичек с лекарствами потными и дрожащими руками. В упаковке ксанора осталось три таблетки. Руки настолько тряслись, что на то, чтобы выдавить их из-под фольги, ушло не меньше минуты. Сунула таблетки в рот, распухшим языком переправила за щеку и подошла к крану. Оказалось, кран уже открыт, но в резервуаре нет ни капли. К вкусу крови во рту добавилась ядовитая горечь таблеток — начала расползаться их защитная оболочка. Из глаз брызнули гневные слезы.

Молли. Молли. Молли.

Она повернулась — лэптоп открыт, экран черный. Нажала кнопку старта — ничего не произошло. Сел аккумулятор.

Схватила бутылку виски, запила таблетки. При этом резанула такая жгучая боль, будто она сунула в рот раскаленный электрод электросварки. У нее вырвалось рычание, и в ту же секунду Изабелла услышала вопрос:

— А что ты делаешь, мама?

На пороге стоит Молли и улыбается. Головка чуть склонена набок. Интонация точно та же, как когда она просила научить ее красить ногти на ногах. У Изабеллы потемнело в глазах. Она с неизвестно откуда взявшейся энергией одним прыжком преодолела расстояние до дверей и закатила Молли такую оплеуху, что та пролетела в воздухе, ударилась головой о кухонный шкафчик и сползла на пол, обхватив ручонками голову. Уже не в состоянии справиться с охватившей ее яростью, подскочила к дочери и ударила ногой в живот. Молли слабо простонала, скорчилась и затихла.

Изабелла уже занесла ногу, чтобы растоптать ей голову, как в сознании грохнуло, будто кто-то ногой открыл дверь, будто в непроглядной тьме сверкнула близкая молния. Она наступила на волосы дочери.

Череп… ее… маленький череп…

Что со мной? Дочь валяется у меня под ногами. Скорчилась от боли в животе. Кашляет.

Я ударила ее, потом еще раз, ногой… я чуть не убила ее.

Изабелла почти упала на пол рядом с Молли. Из нее словно выпустили воздух. Попыталась что-то сказать, закрыла глаза и улетела. Ее здесь уже не было. И ничего не было. Под веками открылась Вселенная, в черном бархатном небе сияли разноцветные звезды. Время исчезло.

Где-то далеко, скорее всего в другой галактике, она услышала скрип открываемого ящика и странные металлические звуки. Изабелла понятия не имела, сколько времени прошло, прежде чем услышала голос Молли.

— Вот, мама…

Она приоткрыла глаза и увидела, что дочь стоит перед ней на коленях. Левая щека ее красная и припухшая, но глаза сияют. И протягивает что-то матери.

Нож. Маленький фруктовый нож, самый острый из всех.

— Вот, мама. Пожалуйста.

Карина не решалась вернуться в лагерь. Двадцать минут она нарезала круги. Машины их не было, а у черного тигра появилась компания: еще два таких же. Леннарт и Улоф сказали, что они видели мелкого торговца, совершенно безобидного. Немного поговорили, и тот ушел — у него была назначена встреча.

Но что Карине до их рассказов? Она и так знала, что этот тигр — не из тех, каких показывают в зоопарках. Это только ее тигр , и ничей больше.

Уничтожить. Уничтожить.

Одно слово кружится в сознании, как стервятник кружится над падалью.

Уничтожить.

Положение, в которое они попали, противоречит всем законам здравого смысла, но одна деталь конкретна и несомненна — нарисованные кровью кресты. Что значит крест? Уничтожить. Вычеркнуть. Но как они сюда попали? Что за всесильный факир перенес их во сне вместе с машинами и кемперами в эту зеленую пустыню? Если разгадать эту загадку, может, и удалось бы найти обратную дорогу в мир людей. Подальше от черного тигра.

И в довершение ко всему — серьезная практическая проблема. От страха у нее расстроился кишечник, и ей срочно нужно в туалет. Идти в лагерь она не решается, а если бы и решилась — было бы свинством тратить остатки воды на то, чтобы смыть дерьмо.

Скоро все содержимое кишечника под давлением, как из брандспойта, выстрелит в шорты. Почему они не обсудили, как поступать в таких случаях?

Почему не обсудили… она же прекрасно знает почему. Потому что никто не хочет даже думать, что все, что с ними произошло, — всерьез и надолго.

По животу пробежала волна резкой боли. Карина судорожно выпрямилась, сжала, как могла, ягодицы. Позыв удалось остановить. У нее даже зубы заболели, и она нервно хихикнула.

Страх никуда не делся, самый жуткий кошмар ее жизни поджидает ее в лагере — и что? Какое это имеет значение, когда человеку надо во что бы то ни стало опорожнить кишечник?

Неверными шагами, прижав руки к животу, Карина двинулась в лагерь. Она была настолько поглощена неуместными причудами своего организма, что несколько минут просто-напросто не замечала окружающего мира. Но когда подняла голову, увидела…

…слава тебе, Господи.

…как приближается их машина. Она даже думать не хотела, где были Стефан и Эмиль, — главное, вернулись. Они снова вместе, они обязательно найдут способ вырваться из этого безумия.

Но сначала…

Новая бурлящая волна уже нарастала в животе. Лишь бы добежать… Карине пришлось что есть сил сжать ягодицы руками, иначе не удалось бы сделать ни шагу.

Издалека она слышала в кемпере Изабеллы какой-то шум, но потом все стихло. Она присела у ее кемпера и еле успела спустить шорты — содержимое кишечника вылилось наружу, как взрыв.

Выдохнула с облегчением и поморщилась от резкой вони.

Это тебе, Изабелла.

Оперлась спиной о кемпер и начала снимать носки — чем-то надо подтереться. За стеной послышалось какое-то движение, потом голос Молли.

Звук приближающейся машины. Их машины. Отчаянный возглас Стефана.

— Пап, ну чего ты так боишься?

Белый исчез, его уже не видно в зеркале заднего вида, зато прямо перед ними появился другой. Точно такой же. Единственная разница — этот двигался немного быстрее, словно спешил куда-то. Стефан стиснул руки на рулевом колесе и напрягся, словно собрался поднять непосильную тяжесть.

— Ну посмотри, пап… ты посмотри… ну, еще один . Всего-навсего.

Последние четверть часа они разговаривали. Эмиль говорил про Дарта Вейдера и слона, которые, как и Белые, сменяли друг друга, — пытался убедить отца, что все это понарошку, происходит только в их головах.

А Стефан в подробностях рассказал историю, приключившуюся с ним, когда ему было ровно шесть лет — ровно столько, сколько сейчас Эмилю. О новом велосипеде и Плотвяном озере. Рассказал осторожно, боясь напугать, но обошлось; Эмиль, как и он сам тогда, больше обеспокоился судьбой велосипеда.

Говорили и говорили, сравнивали свои переживания. И казалось бы, можно успокоиться, но каждый раз, когда появлялись белые фигуры, Стефана парализовал страх.

И только с последней репликой Эмиля у него в сознании что-то щелкнуло.